Мишель Ласне. Франсуа Рабле. Первая половина XVII в.

8. У Рабле, как у всякого реформатора, есть свои представления о воспитании. Воспитание, которое дает Гаргантюа Понократ, – это в основном воспитание научное. Рабле ненавидит педантов и «палачей юности», ненавидит эти «коллежи скудости», которые «следует сжечь». Пьер де Ла Раме (Рамус), так же как и Рабле, считает, что преподавание бесполезно, когда обучают только ведению спора в соответствии с правилами аристотелевской логики; когда единственная цель студента – это доказать, что он прав, в то время как ему хорошо известно, что он не прав; воспользоваться ситуацией, когда она тебе полезна, и постараться обратить ее против своего оппонента. Рабле, рассказывая о воспитании Гаргантюа, выводит важного доктора теологии, который в течение тринадцати лет шести месяцев и двух недель все больше оболванивает своего ученика, заставляя его пересказывать от конца к началу самые плохие средневековые учебники. И когда Франциск I поощряет создание корпуса королевских лекторов, которые, кроме греческого и латинского, будут преподавать еще и древнееврейский и арабский язык (Коллеж де Франс), то он делает это частично и для того, чтобы улучшить преподавание этих дисциплин. Нельзя рассматривать гуманистов как революционеров в области философии или теологии; это эрудиты, выступающие за преподавание грамматики и литературы, за здравые методы преподавания. Но иногда здравые методы ведут умы гораздо дальше, чем предполагалось, и некоторые гуманисты придут через свои занятия к сближению с Реформатской церковью.

Теперь, чтобы дополнить эту картину, мы должны рассмотреть роль Реформации во Франции.

Неизвестный художник. Портрет Мишеля де Монтеня. XVI в.

1. Поначалу Реформация во Франции не была открытой борьбой между католицизмом и протестантизмом. Всевозможные ереси уже не раз разделяли Римско-католическую церковь; реформаторы призывали Церковь реформироваться, но сами реформаторы принципы этой Церкви уважали. В XIII в. крупные ученые, такие как святой Фома, осуществили синтез католицизма и аристотелизма, примирив тем самым лучшие умы своего времени. В университетах для поддержания незыблемости доктрины достаточно было страха перед инквизицией. Охлаждение к религии наблюдалось скорее в народе. Окончательный провал Крестовых походов заставил простых людей задуматься, не сильнее ли Магомет Иисуса Христа. «Черная смерть» поставила под сомнение Божественную доброту. Экономическое могущество Церкви пробудило острое чувство зависти как среди государей и сеньоров, которые с трудом соглашались с тем, что папа мог распоряжаться таким количеством земных благ, так и среди бедных священников, которые полагали, что епископы и аббаты чрезмерно алчны. С того самого момента, как начинают создаваться национальные государства, политическое могущество Церкви воспринимается с трудом. Церковь стремилась сохранить и свой бюджет, и свои суды; она пытается стать государством в государстве. Во Франции последствия этого национального возмущения стали совершенно очевидны, когда Филипп Красивый применил силу по отношению к папе Бонифацию VIII. Епископская аристократия эксплуатировала это чувство возмущения и тем сумела сохранить привилегии клира, добившись их передачи Галликанской церкви (Прагматическая санкция 1438 г.). Затем в лице Франциска I вмешалось государство, и Прагматическая санкция была заменена Конкордатом 1516 г., но это экономическое решение проблемы, благоприятное для короля и казны, не разрешило проблемы духовной.