– Думаешь, это из самого Бостона? – ошарашенно спросил он.

– Да, оттуда… Началось.

Все и правда началось. Это была уже не стычка, не протест и не груз чая, сброшенный в воду. Не листовки, не речи и не муштра на лужайке в центре города. И даже не перестрелка в лесу. Это были пушки. Военные корабли. Тысячи раненых. Сотни убитых.

Война.

Много дней после я спала лишь урывками. Как будто увидела сражение собственными глазами, а не услышала его слабые отзвуки с зеленого склона холма, с расстояния в тридцать миль. Шум битвы преследовал меня во сне, перерастал в хор голосов, призывавших присоединиться к борьбе. Я не верила, что эти сны посланы Богом. В них было слишком много моих мыслей и чувств, и потому я не могла винить в них Господа – или благодарить Его.

Но грохот и гул боевых кораблей и орудий пробудил во мне что-то новое. И не только во мне. Всех нас словно подхватило высокой волной. Да, казалось, что могучая, всесокрушающая стихия несет нас в открытое море революции.

Думаю, в то время молодые люди услышали, а точнее ощутили, зов. Я тоже его услышала. То был призыв к дерзновению, к героизму, и все вокруг страстно откликнулись на него.

О событиях тех дней говорили, что Корона одержала пиррову победу – иными словами, добилась цели ценой огромных потерь. Американцы построили редут и другие, меньшие, укрепления на холмах, спускающихся к порту и Чарльстонскому полуострову. Британцы обладали значительным превосходством в людях, у них были военные корабли, и британским солдатам приказали идти в атаку, вверх по склону холма. Лишь после третьей атаки британцев, которые в ходе сражения пожертвовали множеством жизней, колонисты, оставшись без пороха и других боеприпасов, оставили редут и отступили вниз, по противоположной стороне холма Бридс-Хилл. Британская армия потеряла более тысячи человек убитыми и ранеными, из них около ста офицеров. Потери колонистов составили около половины от этого числа, но среди убитых числился доктор Джозеф Уоррен, один из «Сынов свободы». Его имя стало лозунгом, объединившим колонистов.

После битвы при Бридс-Хилл Натаниэль, Бенджамин и Финеас ушли в Бостон вместе с городским полком, состоявшим из сотни ополченцев. Муж Элизабет, Джон, тоже оказался в Бостоне. После сражений при Лексингтоне и Конкорде он собрал под своим командованием ополчение Ленокса и уже на следующий день добрался до Бостона, готовый к бою. Элизабет писала о его страстном воодушевлении, которое и сама разделяла, хотя, судя по всему, полагала, что через несколько дней Джон вернется домой.

Он не вернулся. Никто из мужчин не вернулся. Джон Патерсон был назначен капитаном в своем полку, а через несколько дней после прибытия в Бостон произведен в генералы.

Натаниэль ушел, не получив от меня ответа. Он был прав. Времени не осталось, и, хотя я знала, что не люблю его и не выйду за него, когда он вернется домой, была рада, что он не заставил меня отвечать ему.

– Так лучше. Ты слишком молода, и я не должен был с тобой заговаривать, – признал он. – Но я не изменю своего мнения и готов ждать, пока ты не примешь решение.

– Ты будешь писать нам, Натаниэль?

– Я в этом не мастак, Роб, а вот ты должна мне писать.

Услышав, что он назвал меня старым именем, я улыбнулась. Мне не хотелось, чтобы Нэт звал меня Деборой. Всякий раз, когда он произносил мое полное имя, я чувствовала себя так, словно на мне туго затянули корсет.

– Но я вернусь прежде, чем ты успеешь по мне соскучиться, – пообещал он.

– А я не вернусь, пока из Бостона не прогонят распоследнего красномундирника. А может, и тогда не вернусь, – объявил Финеас и виновато взглянул на меня.