– Толковые они, – буркнул в ответ Виктор, переведя взгляд на стоящие на каменном полу фолианты.

– Может, и так, – вздохнул Тишка, продолжая стоять на бочонке, словно оратор на сцене, – но что ты с этого получил? Пока, кроме преследований и еще нескольких шрамов на харе – ничего. Я все-таки домовой и живу в доме градоначальника, если ты позабыл, увлеченный варкой своих зелий человечности. И я прекрасно слышал, как Вячеслав обещал богатырю все, что тот пожелает, за твою башку, лишь бы избавиться от твари. Видимо, ему даже ворованных у горожан денег в уплату не жаль. Хоть я в этом и сомневаюсь.

– Предлагаешь убить его? Ну, того богатыря? – спросил Виктор, беря рукой запыленный меч скелета, лежащего справа.

– А что ж еще с ним делать? – развел домовой в сторону жилистые лапы и вопросительно посмотрел на чудовище черными глазками. – Что у тебя на щеке? – указал он пальцем, увенчанным острым когтем, на морду чудовища.

Виктор нехотя провел рукой по белой полосе свежего шрама на небритой щеке, что остался в память после встречи с охотником.

– Ты разве не пытался поговорить с тем охотником? – задал вопрос Тишка. – Может, ты не пытался воззвать к его глубокомыслию и теплоте душевной? Может, надеялся, что в его голове нет стереотипов? Но ни один человек, запомни, не станет тебя слушать. Ты – чудовище, и, видя тебя, они хотят уничтожить опасность. И я не могу понять, зачем ты стремишься вернуться к ним? Зачем тебе вновь становиться человеком?

– А ты? – положив меч обратно скелету в стальную перчатку, спросил Виктор голосом грубым, но грубым от изменений его лица, похожего чем-то на медвежью морду. – Почему ты, так ненавидя человека, постоянно возвращаешься в дом градоначальника, чьи моральные и этические нормы далеки от совершенства?

Тишка нервно заходил по бочонку, скрестив мускулистые и кривые лапы на груди. Молчал он недолго, с минуту, после чего остановился и ответил:

– Природа такова. Ничего с собой поделать не могу. Я домовой и должен помогать хозяину дома защищать его владения от нечисти. Это часть меня, но другая часть знает, что творит человек, и знает также, что если Вячеслав поймает меня в моем обличии, то прибьет с радостью голыми руками. Так он, черт, ненавидит все, что считает чуждым человеку.

– Вот и я к людям хочу, – ответил Виктор, улыбнувшись своей страшной, клыкастой пастью, – потому как природа такова.

– Нет! – запротестовал Тишка, топнув лапой по бочонку. – Ты – не они. Вместо того чтобы убить опасность, ты стремишься сохранить ей жизнь, думая, что у тебя что-то выйдет, а люди убивают не раздумывая. Они жестоки.

– Так и я того охотника не по спине погладил! – резко ответил Виктор. – Ты видел его? Я ему спину сломал, а затем грудь когтями раскрыл, словно баба кошель перед лавкой торговца. Я помню, как на моих глазах его сердце пару раз дернулось и застыло.

– Ты был в обличии медвежьем! – отрицательно замотал головой домовой. – Ты защищался после того, как он тебя стрелой ранил! Все было так!

– Эх, – поднялся Виктор. – Из-за своей ненависти к людям ты не видишь многого.

– Но при этом вижу достаточно, – закончил Тишка. – Давай закончим эти препирания и сосредоточимся на том, что к тебе скоро пожалует богатырь с мечом, и он вряд ли станет слушать тебя.

– Можно отсидеться, – предложил Виктор, подходя к книгам и складывая их в стопки. – Вход в грот я завалил дубовыми бревнами, которые сам едва поднимаю, а уж какому-то богатырю их точно не сдвинуть.

– Он ведь не дурак! – разозленно бросил Тишка, оскалив острые зубы. – А ты, как я вижу, зелий перепил и теперь у тебя в башке жижа болотная вместо мозгов, если надеешься отсидеться здесь. Он, может, бревна-то не выбьет, но логово твое найдет, а потом придет сюда со всей деревней и уж толпой-то они тебя достанут, Виктор, будь уверен. Ты, видать, богатырей плохо знаешь.