«Елизавета, ты скоро? Мы тебя заждались!» – прозвучал мужской голос. В следующее мгновение обладатель густого баритона оказался на пороге комнаты. «Так здесь еще одна девушка! Что же вы скучаете в праздник?! Пойдемте к нам! Посидим, выпьем шампанского, потанцуем», – Эдуард (а это был он, как сразу догадалась Нина) не обратил внимания на домашний халат Нины, на костыли, прислоненные к кровати.

«А что, действительно, Нинка, пошли, праздник ведь все-таки. Поди, так и просидела в комнате весь день», – Лиза как будто бы сама забыла о том, что Нина всегда сидит дома и никуда не выходит.

Нина даже не успела сообразить, что происходит, ее заколдовал голос Эдуарда, и, даже не подумав стесняться, потянулась за костылями. Она не видела в этот момент, как Лизавета взглядом и мимикой пыталась объяснить, что Нина – инвалид. Делать нечего, Эдуарду пришлось и дальше радостно расписывать подробности предстоящей вечеринки.

Нина проковыляла по коридору и застыла на пороге Лизиной комнаты. В центре комнаты на столе стоял огромный букет роз. «Такой букет мог подарить только настоящий мужчина», – промелькнуло в голове у Нины. Она неловко протиснулась мимо стола и уселась на диване, рядом с другим молодым человеком, на которого не обратила внимания. Она во все глаза смотрела на Эдуарда – он был воплощением женской мечты. И пусть он любит Лизу – она его достойна, а Нина просто прикоснется к чужому счастью, ей и этого достаточно.

Тем временем открыли шампанское, и Эдуард произнес тост за прекрасных дам. Нина впервые пробовала напиток, и он ей показался чудесным, восхитительным, как и сам вечер. Другого мужчину звали Василий, и он деликатно ухаживал за Ниной – передавал ей конфеты, почистил мандаринку. Когда «голливудская пара» пошла танцевать, Василий поднял тост за Нину, за ее доброту.

– С чего вы решили, что я добрая?! – удивилась Нина.

– Человека всегда видно по глазам. У злых людей не бывает добрых глаз.

– Что же, по-вашему, я добрая?

– Конечно. Человек, который знает, что такое собственная боль, может понять боль другого.

– Вы ошибаетесь, Василий, я не добрая. Я злая. Я, например, завидую сейчас Лизавете. И всем людям завидую, которые ходить нормально могут.

– Это понятно. Ведь вам действительно нелегко. Такой молодой, красивой девушке сидеть неподвижно дома – это очень тяжело. Для этого нужно мужество. Мне кажется, что не каждый мужчина вытерпел бы такую пытку. Вы давно болеете?

– Почти всю жизнь. С восьми лет.

– И все это время вы сидите дома?

– Нет. Когда был жив отец – мы ездили к морю, а потом его убили на войне в Чечне, и мы с мамой только по моим врачам ходили.

– Маме вашей, наверное, нелегко пришлось?

– Конечно, она же совсем молодая вдовой осталась. Не было бы меня, она, может, и замуж еще бы вышла. А так сами понимаете, кому она нужна с больным ребенком на руках, – девушка рассказывала о себе и матери по привычке бесстрастно и отстраненно.

– Нина, а чем вы целыми днями занимаетесь?

– Я книги читаю, телевизор смотрю. Варежки вяжу, носки. Мать их продает – хоть какая-то прибавка к моей пенсии.

– А кем работает ваша мама?

– Библиотекарем.

– Поэтому вы книги любите читать, да?

– А чем еще заниматься? Иногда, правда, с соседскими ребятишками мы «в школу» играем – я их считать учу, писать. Они хоть и маленькие совсем еще, но у них уже получается, – лицо Нины озарила светлая добрая улыбка.

– Нина, а можно я к вам в гости приду?

– Зачем?

– Мне показалось, что вам бывает одиноко.

– Нет, я привыкла. Да и, вообще, зачем вам это надо?! Что у вас нормальной девушки нет – вы со мной будете разговаривать?