Из-под низко опущенного капюшона серой от меловой пыли сутаны на Фрола смотрели черные, как уголья, глаза.

– В прошлом годе приходила к Святым Горам татарва, много беды в округе понаделала, а государево богомолье разорило. Вот с тех пор никак и не поднимемся. Ступай за мной.

Повернувшись, старец наклонился и исчез в нише одной из пещер. Его спасители Степан и Евтихей остались во дворе, а Фрол, стараясь не отстать, шагнул следом за монахом. Дневная жара сразу же сменилась прохладой, и Фрола окутала темнота. Фигура старца впереди еле угадывалась. Он старался не отстать от старца, который хорошо ориентировался в подземелье. Путешествие подземными ходами было недолгим, и вскоре они оказались в просторной пещере с округлыми сводами. В одной из стен были вырублены два окошка, из которых в пещеру проникал дневной свет. Монах остановился перед вырубленным прямо на стене изображением четырехконечного креста и перекрестился. Сняв шапку, осенил себя знамением и Фрол.

– Ты кого привел, Иона? – послышался из темного угла тихий, совсем немощный голос.

Присмотревшись, Фрол увидел сидящего на деревянной лавке еще одного старца. По всему было видно, что годами он был старше Ионы и Фрола, вместе взятых. Голова старика склонилась на грудь, уткнувшись подбородком в седую и длинную бороду. Ладони с худыми узловатыми пальцами вцепились в отполированную до блеска палку, которая лежала у него на коленях. Поверх рясы было наброшено рядно, которыми обычно укрывают от холода лошадей, а ноги укутаны мешковиной. На груди старика Фрол разглядел деревянный крест, висящий на промасленной веревке.

– Это, отец Александр, государев человек, которого намедни из Донца наши иноки выловили.

Монах кивнул Фролу на еще одну лавку. Присев, тот рассказал старцам историю о том, как его еще вчера вместе с Мишкой Томиловым вызвал к себе Цареборисовский воевода и какое поручение он им дал. Оба старца слушали его внимательно, не перебивая, но, когда Фрол стал говорить о приключении во время переправы, отец Александр встрепенулся:

– Это что ж такое получается? Слыхивал я, что лихие людишки по ночам шишиморски[60] ходют по гумнам да по пчельникам, лошадей крадут да другую живность разную. Но чтоб людей побивать?! Да еще и на самой Посольской дороге?! Такого отродясь не бывало.

Старик с трудом поднял голову, и Фрол увидел, что вместо глаз у него черные западины.

– Сам теперя видишь, паря, что не зря мы к нашему государю обратились. Тяжелые времена наступили для святого места. Ризы камчатые да пояса шелковые не просим мы. Просим людишек заставных[61] прислать, военному делу обученных, чтобы порядок на Посольской дороге блюсти, да отпор басурманам учинить.

Отец Александр говорил с трудом, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Вместо него продолжил старец Иона:

– В прошлом годе татарва разгулялась. На сакме[62] пыль месяцами стояла – все в Крым полоны из православных гоняли. Добрались и до нас. Эти нехристи считают правый берег Донца своим, и наша обитель для них, как бельмо в глазу.

Монах подошел к окну и позвал Фрола. Солнце уже перевалило за полдень, и в небе не было ни одной тучки. Выглянув в окошко, Фрол ахнул. Вроде и шли они по коридорам недолго, а забрались на такую высотень! Весь левый берег Донца лежал перед ним как на ладони.

– Татары еще далече сакму топчут, а у нас они уже, как на ладони. Только успевай дымовые костры жечь, чтобы православных о беде упредить. Вот за это они нас и невзлюбили. Налетели со стороны соляных озер, всё порушили, многих иноков в полон взяли. Кто успел схорониться, тот и выжил. Старца Александра пытали дюже, глаза ему каленым железом выжгли, чтобы он им про крепость вашу Цареборисовскую сказывал. Что да как там у вас устроено.