***

Сидя на скамейке под ивой, она так ясно представила их первую встречу, счастливое лицо Сашки, свою тогдашнюю радость, что, закрыв лицо руками, заплакала еще горше. Вдруг совсем рядом послышались чьи-то шаги, и чужая рука легонько коснулась ее плеча.

– Да о чем же ты так плачешь, милая? – раздался участливый женский голос. – Может, помочь тебе чем? Так ты скажи! Вдруг я помогу? Я, случается, помогаю…

Алька всхлипнула и подняла голову. Перед ней стояла пожилая женщина. Лицо ее терялось в тени, отбрасываемой ветвями ивы. Сначала Альке хотелось сказать незнакомке что-нибудь резкое, типа: нечего, дескать, вам лезть, куда не просят! Но в голосе женщины были такая сердечность и такая искренняя теплота, она смотрела так участливо, что неожиданно Алька почувствовала ее своей, близкой, словно они были давно, очень давно знакомы. Женщина между тем достала из сумочки чистый платочек и протянула ей.

– На-ка вот, вытри слезы!

Алька послушно взяла платок и вытерла лицо.

Женщина опустилась на скамейку и погладила ее по голове, как ребенка.

– Ну, из-за чего же ты так плакала? – ласково спросила она. Алька отдала платок, прерывисто вздохнула, провела рукой по лицу и неожиданно для себя рассказала все…

Женщина молча выслушала ее. Она не охала и не ахала, не говорила слов утешения, но от нее исходило такое незримое тепло, спокойствие и доброта, что Альке вдруг стало хорошо и легко, словно она выплакалась наконец-то на груди близкого, родного человека. Они долго сидели, старуха все молчала, только ласково, успокаивающе гладила руки девушки. Потом стало темнеть, и Алька спохватилась, что надо идти.

– Простите меня, – смущенно сказала она, поднимаясь. – Вот видите, уже можно бы мне и успокоиться, а я все реву. И вам теперь настроение испортила, наверное… Пойду я!

– Постой! – сказала женщина, улыбнувшись. – Ничего ты не испортила! Подожди немного! Вот ты твердишь, что время не лечит… Это не так. Но если бы даже так было, запомни: время дает утешение! А что касается твоего горя… Я думаю, все не настолько плохо. Что-то мне говорит: не погиб твой Сашка. Вернется он, слышишь? Ты только верь в это! Ну вот, улыбнулась! Вот и умница! А теперь иди!

Алька встала и пошла. Отойдя шагов на десять, она оглянулась, но на скамейке уже никого не было.

С тех пор прошло около трех лет. Вероятно, незнакомка была права, – Алька уже не так остро чувствовала свою потерю. Сынок ее рос и радовал мать каждый день чем-нибудь новым. Она посвящала ему все свободное время. Замуж она не вышла, – не было никого, кого она смогла бы любить так, как Сашку, а меньшего она не хотела. Кроме того, в глубине души у нее все время теплилась призрачная надежда на его возвращение. Умом она понимала, конечно, что слова сердобольной старушки вряд ли стоит принимать всерьез, но ничего не могла с собой поделать…

Однажды, когда она, забрав ребенка из садика, подходила к дому, ей навстречу с лавочки у подъезда поднялась мать Саши. Лицо женщины было бледным и взволнованным, она улыбалась, а в глазах стояли слезы. Дрожащей рукой она протянула Альке мятый, оборванный листок бумаги. Это было письмо Саши, немыслимыми путями дошедшее наконец до родного дома…

Да, представьте! Та старая женщина оказалась права: он был жив! Кто она? Откуда она взялась? Что это было вообще? Случайное совпадение или чудо? Этого Алька так и не узнала. Да ей было и не до того! Главное, он, ее Сашка, живой!

Оказалось, что во время боя его отбросило взрывной волной и засыпало землею и мелкими камнями. Вертолет поднялся в воздух без него. Раненный, оглушенный, Саша попал в плен, а потом получилось так, что боевики продали его какому-то горцу, который хотел обменять его на кого-то из своих родственников. Обмен не состоялся, и солдат все это время томился в плену.