Неожиданно ожил постовой коммутатор. Тотчас же красная лампа над одной из комнат начала мигать, показывая, где нуждаются в помощи медсестры. Лиза обрадовалась, что пришло спасение в виде удачного повода увильнуть от дальнейшего разговора с Бородой.

– Доктор Бородин! Мне некогда. – Лиза указала на мигающую красную лампу. – Надо работать. Меня ждет мадам Ковальчук.

Лиза схватила тонометр и стремительно подорвалась с места.

– Что случилось, мадам? – спросила Лиза.

– Лиза, дорогая, мне так плохо. Померь давление.

Мадам Конь сидела на краю кровати. Вид у нее был бледный и неважный. Лиза без лишних слов, принялась за дело.

– Давление в порядке. Пульс в норме, – сказала Лиза. – Что вас беспокоит?

– Мне очень плохо. Очень.

– Вызвать врача? – уточнила Лиза.

– Нет не надо, – вздохнула мадам Ковальчук. – Он не поможет.

– Так в чем дело?

– Душа болит, – грустно ответила мадам, придерживая руку на груди. – Все из-за этой стервы, Элеоноры.

«Опять мадам – причина потревоженных душевных ран», – подумала Лиза. Она очень быстро осознала основное правило сестринской деятельности. Заключалось оно не только в выполнении должностных обязанностей, но в большей степени в лечении словами, пребывании рядом с больными, поддержке их. Уколы уколами, капельницы капельницами, а доброе слово, поддержка порой эффективнее любого лекарства. Только преданные лечебному делу сотрудники и просто люди с большим сердцем могли быть милосердными и находить общий язык с каждым пациентом. Иногда больного надо всего лишь выслушать. Мадам Ковальчук явно была настроена поговорить откровенно. Лиза села глубже в кресло, не стала перебивать и дала возможность выговориться.

– Как видишь, красавицей я никогда не была, – указывая на свое лицо, безрадостно произнесла мадам Конь. – На любителя. А мужчины предпочитают женщин-кошечек: красивых, мягких, пушистых, заботливых, хозяйственных и покорных. Еще лучше, если дамы будут держать рот на замке и не часто высказывать свое мнение. Но, как понимаешь, это все не про меня. Что непривлекательная внешность, что мой волевой характер и боевой нрав, годами отточенный спортом, – все это отпугивало сильных кандидатов. В девках не ходила. У меня были мужчины. Но ко мне словно магнитом тянуло слабых.

Ковальчук встала с кровати и медленно подошла к своей стене почета и славы, где на полках аккуратно были разложены ее награды, медали, кубки и грамоты, привезенные из дома. Стена переливалась золотыми отблесками металла, пестрила разноцветными лентами медалей, гравировками, напоминающими о ее выдающихся достижениях.

– Спорт не любит слабых. Они там не задерживаются, – рассматривая свои награды, продолжила мадам Конь. – Я привыкла быть сильной и напористой. Добиваться целей и брать любые преграды. И своим ученикам-спортсменам я наказывала быть сильными как в спорте, так и в жизни. Бороться до последнего, до самого конца, чего бы это ни стоило.

Мадам Конь поправила на полке выбившийся из ряда кубок. Затем вернулась на место, опустившись на кровать напротив сидящей в кресле Лизы.

– Спорт – это вся моя жизнь, – твердо произнесла Ковальчук. – Но, как любой женщине, мне хотелось бабского счастья. Однако с мужем мне не повезло: сначала просто выпивал, а с годами стал уходить во все более долгие запои. Ничего от него толком не видела. Тащила все на себе.

Мадам Конь часто рассказывала Лизе о своем сыне, которым восхищалась. Лиза решила поддержать ее и придать теме разговора более приятные ноты.

– Зато муж вам подарил замечательного сына, – произнесла Лиза с улыбкой. – Он у вас образованный, умный. Доктор биологических наук.