В тот миг, когда её увидел менестрель, Неа вышла на балкон, услыхав от слуг, что на высочайшей башне местного замка вывесили королевское знамя. Девушка глядела на полотнище, развевавшееся над городом, и видела в нём символ своего будущего. При этом Неа даже не заметила застывшего под балконом молодого человека в поношенном дорожном плаще.

Лишь только заря нового дня разбросала по небу маковые и розовые лепестки, Лин уж стоял возле дома, где на время праздника поселилась семья Неа. Там, уже после полудня, его обнаружил граф Бернат Альде-Суври, прибывший в Рурдин на турнир. Граф давно знал менестреля, восхищался его даром и не раз предлагал поселиться в своём замке. И теперь Альде-Суври сердечно приветствовал певца, заявив, что тот обязан остановиться в его резиденции.

– Все постоялые дворы и гостиницы переполнены, ваше сиятельство, – предупредил Лин. – Уж не ведаю, сумеете ли вы отыскать жилище, подобающее вашему положению…

Граф рассмеялся:

– Мой дорогой друг, я предвидел, что всё будет именно так, ещё когда объявили о грядущем празднестве. И тогда же купил здесь четыре дома. Два из них выгодно продал на днях, один арендовал маркиз Гас-Меллек, а последний – самый большой и удобный, – я оставил для себя. И Ильэлл свидетель, в нём найдётся прекрасная комната и вам!

– Граф, вы чрезмерно добры к бедному музыканту, – поклонился Мэи-Тард. – Я бесконечно ценю ваше предложение, но вынужден отказаться, ибо не могу последовать за вами. Накануне пресветлые боги явили мне величайшее из чудес и теперь обязан я выяснить, кто та фея, что многажды прекраснее молодой луны в венце из ярчайших звёзд.

– Златоголосый странник, столько певший о любви, и сам, наконец, попался в тенёта сей очаровательной владычицы! – в тон ему ответил граф и вновь засмеялся. – Пойдёмте, мой друг, выпьем вина, и я с радостью послушаю вашу арфу. А меж тем мои люди вызнают интересующие вас сведения значительно быстрее, чем вы, стоя на этой сырой улице.

– Она согрета теплом моего сердца и залита сказочным сиянием надежды, – упоённо заявил менестрель.

– Конечно, конечно, так и есть, я буквально его вижу, – весело согласился Альде-Суври, а после распорядился, чтобы кто-нибудь из свиты уступил Мэи-Тарду коня.

Задолго до заката, в богато убранную комнату, где граф уговаривал менестреля перекусить вместе с ним, вошёл слуга и доложил, что удалось узнать о Неа и её семье.

– Вот видите, друг мой, она вовсе не фея и не богиня, – обратился Альде-Суври к Лину. – Она девица из плоти и крови. И ставлю годовой доход против медяка на то, что она ест, как все люди. Посему оставьте свои терзания и отведайте этого фазана.

– Вы не понимаете, граф, – с трепетом в голосе ответил Мэи-Тард. – Она – единственная звезда на моём небе. Я должен видеть её, быть рядом…

– Тогда попробуйте олений бок, – невозмутимо продолжал увещевать граф. – Волтин, мой повар, всегда превосходно его готовит, но в этот раз подлива с ягодами особенно удалась. Если же запивать оленину чудесным армским, оно вот в этой фиолетовой бутылке, или даже мильзенским, то…

Не дослушав собеседника, Лин взял арфу и провёл пальцами по струнам. Нежные звенящие звуки поплыли по комнате, точно серебристый туман из полночных грёз.

Когда менестрель перестал играть, Бернат Альде-Суври промолвил задумчиво:

– Раньше, слушая вашу музыку, я полагал, что не может быть мелодий более утончённых и прекрасных. Но теперь вижу, что заблуждался. Похоже, страсть ваша действительно глубока, коли дала вам такую силу… Но будьте осторожны, мой друг, ибо столь великое чувство способно и погубить человека.