Водилось в песках и другое странное зверьё. Одни животные походили на маленькие пушистые шары с широкими ушами и тонким хвостом. Передвигались длинными прыжками, словно лягушки, но куда быстрее. За ушастыми гонялись худые, взъерошенные четвероногие, смахивающие на лис.

Ещё в тех местах встречается всякая мелочь, похожая на помесь крыс и сусликов, а в небе частенько можно увидеть зависших на распластанных крыльях соколов.

Самые омерзительные твари в Омрудане – скорпионы и большущие, с кулак величиной, пауки. Уродливые и вдобавок ядовитые – они слово поджидали нас там, где караван останавливался на днёвку. Сабир дал каждому из нас по отрезу толстой волосяной верёвки, наказав выкладывать из неё кольцо на песке и спать исключительно внутри него. Омруданцы верили, будто такая верёвка отпугивает всех ядовитых страшил. Не знаю, так ли это на самом деле, но никто из эмайнцев не пострадал от укусов – нас изводило лишь солнце.

Огромной радостью стал для нас день, когда мы добрались до колодца. Сложенный сверху из обточенных песчаными бурями камней, он был надёжно закупорен толстой крышкой из очень твёрдого и тяжёлого дерева – проводник называл его «железным». Рядом с колодцем торчал высокий, гибкий шест, с выгоревшими изорванными тряпками на верхушке. Пока несколько погонщиков набирали воду, опуская глубоко вниз на верёвках кожаные вёдра, Сабир с парой помощников наклонили шест и привязали к его концу узкий кусок алой ткани.

– На удача, – сказал проводник. – И чтобы место стал заметно издалека.

По его словам, так делают почти все караванщики, приходящие к воде.

Возле колодца мы отдыхали до следующего вечера. За это время рыцари и ратники напились воды, словно на месяц вперёд. Со смехом мы поливали друг друга из вёдер, не обращая внимания на укоризненные взгляды омруданцев.

Через полторы недели мы увидели вдали белые вершины гор. А ещё дней через девять вышли в предгорья. К этому моменту пейзаж в очередной раз изменился: пески закончились, под ногами вельбудов зазеленели травянистые кустики. Всё чаще стали попадаться деревья: вначале скрюченные уродцы, а после и обычные.

Почти у самого подножия гор раскинулось крупное селение – Лартаб. Там мы сменили вельбудов на лошадей с ослами. Большая часть погонщиков, сопровождавших нас в пустыне, также остались в посёлке. Их места заняли горцы, набранные проводником.

– Дорога будет трудный, – вымолвил Сабир, оглядев вереницу вьючных и верховых животных.

– Воины Эмайна привыкли переносить трудности, – не без гордости ответил дядя Эсмонд.

Проводник едва заметно качнул головой:

– Не о том говорить. Горы крутой, узкий тропы, осыпь, лавина. В эти горы много люди пропадать – замерзать, срываться в ущелье. Дорога тяжёлый.

Командир промолчал, уверенный в мужестве и стойкости соотечественников. В конце концов, эмайнцы не раз проявляли истинные чудеса доблести, а здесь им предстояло преодолеть всего-навсего перевал.

Путь действительно оказался не из лёгких. Очень часто нам приходилось спешиваться и вести коней в поводу, чтобы преодолеть особенно опасные места. Мы помогали друг другу перебираться через засыпавшие дорогу оползни, или искали обходные пути. И во все глаза следили за ослом, вёзшего в мешке драгоценный груз. Сорвись он с узкой тропы в одну из бездонных пропастей…

Чем выше мы взбирались, тех холоднее становилось. На второй день подъёма, скалы спрятались под искрящимся белым ковром, а в сухом воздухе кружились редкие снежинки. Мы кутались в шерсть и меха. Многие с тоской вспоминали пустыню.

Добравшись почти до самой седловины, мы с удивлением обнаружили большое кубическое строение, обильно припорошённое снегом. Выстроенное из плохо обработанных камней, оно настолько сливалось с пейзажем, что мы разглядели его, лишь оказавшись совсем рядом.