– Вождь северян велит тебе снять всю одежду. Он собирается отдать за тебя очень много серебра, но только в том случае, если твоё тело ему понравится, – пояснил толмач.

Тойве обернулась и посмотрела на брата, пытаясь найти в его глазах ответ на невысказанный вопрос. Но выражение лица Меелиса лишило её всякой надежды. Затянувшееся ожидание ничего хорошего не предвещало, и Тойве начала раздеваться.

Она сняла искусно вышитый полотняный фартук и тёмную, украшенную цветными ткаными лентами безрукавку, потом к её ногам упала полосатая шерстяная юбка, и Тойве перешагнула через неё. Теперь её наготу прикрывала лишь тонкая льняная рубаха.

– И чего она ждёт? – недовольно гаркнул Вестмар.

Эти его слова Тойве поняла и без толмача. Она медленно нагнулась, зацепила пальцами подол рубахи и потянула его вверх. Взорам сидящих за столом открылись её длинные стройные ноги, треугольник русых волос между округлыми бёдрами, плоский живот, тонкая талия, пышные, но по-девичьи упругие груди, и, наконец, Тойве предстала перед заворожёнными этим зрелищем мужчинами во всей красоте своего юного тела.

Два взгляда – полный похоти и источающий ненависть – схлестнулись. Не отводя глаз от Тойве, Вестмар молча снял с шеи тяжёлую серебряную гривну и бросил её на стол.

– Одевайся, пойдешь с ним, – разрушил повисшую в доме тишину голос Меелиса.

Походный шатёр вождя северян оказался небольшим, но всё же не таким убогим, как думалось Тойве. Хозяин – а она ещё никак не могла привыкнуть к своему новому положению рабыни – втолкнул её в шатёр, повалил на мягкие шкуры и добился, чтобы она полностью обнажилась. Сам тоже снял с себя всю одежду.

Если бы Тойве испытывала к этому человеку хоть какие-то тёплые чувства, его сильное молодое тело показалось бы ей привлекательным. Но она не испытывала к нему ничего, кроме ненависти.

Он оказался не так тороплив и груб, как Меелис, быть может, даже нежен. Но каждый раз, когда его руки, губы или язык касались её кожи, Тойве захлёстывала волна отвращения. Наконец, северянин овладел ею. Не ощутив ожидаемой боли, Тойве закрыла глаза и безучастно ожидала, когда этот человек утолит свою страсть и оставит её в покое.

Через некоторое время он исторгнул из себя почти звериный рык и угомонился, скатился с неё, прикрыл её меховым одеялом и лёг рядом. Но не уснул. Несколько раз повторил какое-то слово, пока Тойве не поняла, что он называет своё имя:

– Вестмар.

И он хотел знать, как её зовут.

–Тойве.

Северянин что-то сказал в ответ. Тойве его не поняла, но догадалась, что теперь она потеряла не только свободу, но и имя, данное ей отцом.

Торей. Теперь она – Торей. Это чуждое слово, больше похожее на собачью кличку, резало ей ухо, привыкшее к мелодичному родному языку.

Она произнесла своё новое имя вслух. Вестмар чему-то обрадовался, сбросил с неё одеяло и снова накрыл её своим телом.

«Ты – ветер, лишь ветрам сюда лететь», —

Шепнул мне ветерок, и шмыгнул мимо.

Подумав, я шепчу: «Так раз я здесь,

Я вам родня, но коль останусь – сгину».

(Ольга Гусева)

Когда очертания родного берега истаяли вдали, гребцы сложили тяжёлые длинные вёсла вдоль борта корабля и подняли парус. Ветер оказался попутным, его порывы встречали противление большого квадратного полотнища, наполняли его, и корабль устремлялся вперёд, рассекая морские волны.

Торей никогда раньше не приходилось ступать на борт корабля. Ей было страшно. Каждый раз, когда длинная узкая ладья взлетала вверх, чтобы через мгновение обрушиться в пучину, Торей прощалась с жизнью. Но корабль гнулся, стонал, как живое существо, и продолжал свой путь.