– Батюшки святы! Кошка-то пропала! – Марта вскочила и бросилась к выступу. Взметнулись полы синей суконной юбки, задевая корзину тюльпанов и нарциссов. Нежные цветки рассыпались по мостовой, но так и не были замечены хозяйкой, пытавшейся на ощупь отыскать пропажу, словно та могла в одночасье уменьшиться до размера булавочной головки. – Мистер Бэрнс, мистер Шульц, госпожа Джойс! Нашу кошку украли!

Страшный тогда поднялся переполох. Что-то кричал булочник Шульц, расстроенно всхлипывала Марта, собирал цветы и как-то пытался утешить её мясник Бэрнс, потрясённо охала галантерейщица Линда Джойс, шептались случайные прохожие да вились под ногами вездесущие мальчишки. Но никто так и не смог понять, куда же и когда пропала кошка.

***

– А потом он мне и отвечает, мол, я ваше заявление принять не могу, кошка как памятник за-ре-ги-стри-ро-ва-на не была, поэтому находится вне их ю-рис-дик-ци-и. А то, что я свою личную вещь на улице хранил, где её любой прохожий забрать мог, их не касается. Место личных вещей – дома под замком. Так и сказал вот. И заявление не принял, да, – мистер Шульц расстроенно потер затылок и глянул на уступ. Сегодня его занимал маленький жираф – любимая игрушка Питера Джойса. Был жираф неказист, но хорошо узнаваем по ярко-голубым пуговичным глазам, пришитым заботливой Линдой взамен отвалившихся.

Игрушки менялись каждый день – все вдруг решили, что пустой уступ – к несчастью, – видимо, в противовес кошачьей привычке приносить удачу. Иначе как объяснить, что много десятилетий до кошкиного появления никто не замечал за маленьким участком стены никаких злополучных совпадений. Да, по правде, вообще никто не замечал этот уступ. Череда плюшевых, деревянных, тканевых и даже бумажных зверей, конечно, никак не могла заменить одну-единственную ту самую кошку, но оставляла надежду, что отсутствие это временное и долгожданное возвращение случится уже совсем скоро.

– И что же теперь? – мистер Бэрнс протирал и без того чистое дверное стекло и не знал, как ещё можно поддержать соседа. – Прошло уже три дня, никто ничего не видел. Последним кошку гладил Том-плотник с Полевой, но было это днём, и до того, как Марта заметила пропажу, прошла половина дня и целая ночь…

То были все факты, что удалось установить Шульцу, Бэрнсу и Марте за три дня поисков. Да и узнали они это в первый же день, а дальше расследование завязло, словно тележное колесо на глинистой дороге после хорошего дождя.

– А откуда у вас эта статуэтка? – поинтересовалась Марта. Сегодня она продавала примулы и фиалки, чей цвет дивно подчеркивал глубину её глаз и белизну кожи. Именно поэтому одну из них она приколола к корсажу платья, ведь ни одна девушка не забудет о своей внешности, даже в более драматических обстоятельствах. А уж если рядом находится волнующий её сердце мужчина, то у обстоятельств и вовсе нет никаких шансов.

– Мне подарил её один друг. Там, в Рдянках, мы жили в соседних домах, – Шульц махнул рукой куда-то на юг, не особенно задумываясь, что родной город совершенно в другой стороне. Впрочем, слушателей это не смутило: они вряд ли в достаточной степени радели за географическую точность, да и не был сей факт в действительности столь уж важным. – Он вечно что-то мастерил у себя дома. Хотел стать гончаром, да как-то не вышло – больше горшков перебил, чем сделал. Тогда он решил из металла посуду отливать – мол, она ж не бьётся. Да кто ж её покупать-то будет? Только богатеям по карману, а в Рдянках таких сроду не водилось. Хотя ковка у него была тонкая, и узоры красивые, просто загляденье. Да вы и сами видите: кошка-то как живая, – Шульц снова махнул рукой, в этот раз в сторону уступа. Собеседники посмотрели на стену, но увидели только неказистого жирафа, взирающего на них бесстрастно-голубыми глазами. Сходство с настоящим жирафом было очень условным. Даже самое богатое воображение не смогло бы признать его правдоподобной копией. – В общем, Шарль пыкался-мыкался, да так и не пристроился. Я-то его всегда привечал, на обед приглашал или там на ужин. Хороший он парень, хоть и со странностями, но как начнёт говорить о всяких этих вещах, как их, ис-кус-стве, так глаза загораются. Но кому оно нужно, то искусство, когда дома есть нечего? В общем, жалко его, – Шульц замолчал, погрузившись в воспоминания. – Ездил я как-то в Рдянки по делам, и к нему заходил, да он там больше и не живёт. Переехал, стал быть. А куда – никто не знает. Я там адрес свой оставил, вдруг он да и заглянет в старый дом. А кошка у меня вот с тех пор. Подарок, стал быть.