Герберт возненавидел скрипучие полы и ветхие стены, людей, сливающих помои на мостовую. Невзлюбил гудение и вибрацию труб на ветру и раскалённые на солнце крыши, тяжёлые двери, что царапали камень.

Он ломал фонари: вытаскивал с корнем, выкидывал болты, ранящие землю. Работал, работал, но не видел конца. Цветочная была слишком большой, чтобы его усилия были хоть сколько-нибудь заметными.

Приближались осенние ненастья, и Герберт трудился не покладая рук: подпирал заборы и изгороди, что могли не пережить удары стихии, чинил козырьки и навесы, закладывал окна подвалов, чтобы не залило, укрывал клумбы, заделывал трещины, возвращал на место выскочившие камни. Но после первого же дождя впал в отчаяние. «Всё зря! Не могу так больше! – всё болело: сломанное дерево рядом с лечебницей, промоины в земле в бедном районе, которые он вчера засыпал песком, рухнувший забор. Улица задыхалась от мусора в рыбацких кварталах, от обломков сараев и лодок, от грязи в сточных канавах. – Бесполезно! С этим пора покончить! Но как?»

***

Задуманное Герберт решил осуществить ночью. Он хорошо помнил, где уже повредил фонари, и где его не заметят. Руки дрожали, и краска несколько раз плеснула на мостовую, оставляя предательские следы.

Он начал с богатого района. Там было больше всего фонарей, пронзавших болтами тело улицы. Их всегда быстро чинили, доставляя Герберту особые муки. Но мазок – и табличка изменилась. Вот уже нет Цветочной в этом месте, а внутри чуть разжалась пружина. Второй дом, третий, четвёртый – он обошёл весь квартал и даже удивился, как быстро управился.

Этой ночью спалось очень спокойно. Улица волновалась, но Герберт лишь укрепился в своём решении. «Скоро всё закончится. Потерпи. Я избавлю нас от мучений и неудобств. Так будет лучше».

Днем он ходил по любимым местам. Гладил заснувшую кошку, поливал цветник в бедном районе, кормил голубей на Ратушной площади. Любовался улицей.

***

– Не бойся, не бойся. Уже совсем скоро, – вид Герберта совершенно переменился: неаккуратная борода, рваная одежда со следами краски, грязные сапоги. Он брёл по щиколотку в липкой жиже, спотыкался о выемки, о выскочившие камни, перешагивал какие-то палки. Ведро с краской сильно раскачивалось. Казалось, содержимое вот-вот прольётся, но каким-то чудом удерживалось внутри.

Третью ночь он ходил к этому дому – последнему на улице. Сегодня всему придёт конец, Герберт чувствовал это. Знал. Свет в окнах был погашен, и больше не было препятствий.

– Я спасу нас. Сейчас, – кисточка коснулась адресной таблички. Капли краски стекли вниз, и сознание покинуло улицу и человека.

***

– Утренняя сводка! Покупайте «Вестник»! Городского сумасшедшего нашли мёртвым в сточной канаве! Власти согласовали ремонт Цветочной! Два медяка за все новости только у нас!

Любая улица знает, каждая дверь – это портал. Портал в чужую жизнь, судьбу, историю. Дверь может стать входом в бездну одиночества, печали и боли или же возможностью прикоснуться к любви, нежности и теплу. За каждым порогом обитают свои чувства, мысли, совершаются поступки ради высоких целей, проявляются и исчезают низменные порывы. Цветочная любила двери и истории. Любила людей, способных вдохновенно жить, меняться и менять всё вокруг.

За дверьми домов всегда водились тайны. Они пытались скрываться за тонкими загородками, но, нет-нет, да и просачивались на улицу через открытые окна, выбегали через пороги, перемахивали хлипкие плетни, так или иначе, оказывались снаружи. И можно без преувеличения сказать, что Цветочная знала все секреты своих жителей. Все, кроме одного.