Они сейчас же дали роту. Никто не покушался противодействовать. И уже самый тот факт, что правительство закрыло, а наша рота пришла и стала на стражу типографии пролетарской печати, придал всему району такую смелость, что сразу стало ясно, что дело уже окончено. И таких эпизодов было много.

ПОДВОЙСКИЙ. Решительное заседание, где Зиновьев и Каменев возражали против восстания, было 13-го.

ТРОЦКИЙ. Заседание это происходило на квартире меньшевика Суханова. Это было числа 14 – 15-го. Но если это было этого числа, то тогда, товарищи, остается мало времени между Съездом Советов и заседанием, где был запрос Мартова. Нет, это было раньше. Первый раз, когда явились из штаба округа эсеры и сообщили, что есть приказ о выводе трех полков, это было в Исполкоме. А, может быть, это было в Исполкоме Совета солдатской секции?

САДОВСКИЙ. Кажется, это было в президиуме. Было заседание под председательством Завадье.

ТРОЦКИЙ. На заседании ответственных работников я не был, был на предварительном совещании с т. Лениным, и туда приходили Зиновьев и Калинин. И когда был поставлен вопрос Калинину, пойдут ли рабочие на восстание, он ответил утвердительно, сказав, что момента упускать нельзя. В это время разговор с Владимиром Ильичем касался скорее того, когда можно начать восстание. Назначили определенный срок начала восстания путем военного заговора, причем было решено использовать события, а также вывод гарнизона. Владимиру Ильичу, находившемуся в Финляндии, не были достаточно ясны происходившие события, так что здесь бывали только совещания, а заседание это происходило после совещания ответственных работников у Суханова. Здесь были Ленин, Зиновьев, Каменев, Ломов, Яковлева, Свердлов. Из москвичей – Оппоков. Ногина, кажется, не было. Рыкова тоже не было. Сталин был, Шаумян, кажется, был. Протокола никакого не было, кроме подсчета голосов. Прения были принципиальные, и больше, чем можно было предполагать, выступавшие товарищи возражали против вооруженного восстания, доходя в своей аргументации до отрицания власти Советов. Возражения сводились к тому, что вооруженное восстание может дать победу, а потом что?.. а потом мы не сможем удержаться по социально-экономическим причинам и т. д. Таким образом, вопрос был затронут весьма глубоко. Были сопоставления с июльскими днями, говорилось, что массы могут не выйти, и мы ударим отбой. Затем были доводы, что мы не справимся с продовольствием, что погибнем в первые же две недели, что Петербург останется нашим островом, что Викжель, техника, спецы, интеллигенция задушат нас. Прения носили очень страстный характер, но теперь задним числом трудно вспомнить все аргументы. Наиболее поразило, товарищи, то, что когда стали отрицать возможность восстания в данный момент, то противники в своем споре дошли даже до отрицания советской власти. Мы их спрашивали: «Какая же ваша позиция?» – Агитация, пропаганда, сплочение масс и т. д… «Ну, а дальше что?»

Соотношения голосов я не помню, но знаю, что 5–6 голосов было против. За – было значительно больше, наверное, голосов 9. Впрочем, за цифры я не ручаюсь. Заседание продолжалось всю ночь, расходиться стали на рассвете. Я и некоторые товарищи остались ночевать.

Два оттенка в отношении к восстанию. С одной стороны, питерцы (те, кто работал в Питерском Совете) связывали судьбу этого восстания с ходом конфликта из-за вывода гарнизона. Владимир Ильич не боялся восстания и даже настаивал на нем, но связывал судьбу этого восстания не только с одним ходом конфликта в Питере. И это был не другой оттенок, а скорее другой подход к делу. Наша точка зрения была питерская, что вот-де Питер поведет дело таким образом, а Ленин исходил из точки зрения восстания не только в Питере, а во всей стране, и он не отводил такого большого места и значения исключительно восстанию Питерского гарнизона.