Цинь Ши Хуанди мог отдать приказ убить самого себя – и приказ бы старательно выполнили: миллионы подданных – это миллионы пустых выхолощенных тел, кожаных мешков со скверной и нечистотами, миллионы дыр, пустот, в каждой из которых угнездился Ин Чжен. Если человек потеряет память, и обретёт новую, то получится, что в одном теле угнездились две души. Ин Чжен сделал наоборот, он безразмерно растянул свою душу на тела целой страны. Эти тела – у них свои глаза, уши, но видит и слышит ими Ин Чжен. У них свои рты – но ест ими Ин. Чжен. У них свои руки, но приказать работать им может только Ин Чжен. Эти тела, как кожа, сброшенная змеёй, как яйцо, высиживаемое птицей. Они – просто комнаты в доме Ин Чжена, где в каждое окно видно разное, но видит всегда Ин Чжен. Он почти разучился разговаривать, поскольку – есть ли смысл пь ворить с самим собой? Слово – ложь, оно бессильно передать мысль. Понять друг друга могут только единомышленники, и всякое слово – либо пустое колебание воздуха, либо сигнал о том, что ближний думает так же, как и ты. Какие же единомышленники могут быть у божественного Ин Чжена?

Мын Тянь, покрытый ранами полководец, страх гуннов и страх перед императором – и в том и в другом случае живое и чистое, без примесей, воплощение?

Льстивый первый советник Ли Сы, пытающийся копировать императора, и создающий карикатуру на государя. Или давно сгинувший в тяжёлой опале первый сановник, торгаш Люй Бу-вей, преданный, оклеветанный своим другом и подчинённым Ли Сы? Смешно! Цинь Шихуанди грустно усмехнулся. Он смотрел в изумродное разнотравье парковых аллей, надеясь увидеть очередное непокорное создание. Предчувствие не обмануло его. Сквозь стебли пробиралась самка богомола, отличимая от возможных суп- -ругов значительными размерами. Цинь Шихуанди недовольно поморщился, не понимая, как такое крупное насекомое заползло в сад, буднично предрешил казнь садовника, но остался смотреть. Самка вела себя с непонятной тревогой, Ин Чжен никак не мог понять почему, и лишь когда появился Он – самец – богомол, император сообразил в чём дело: она изнывала от похоти. Всесильный инстинкт, понукавший её, как Хуанди понукает своих подданных, был для неё необъясним. О существовании этого инстинкта она не подозревала, как, видимо, не подозревала и о собственном.

Она делала, не зная как делает и не зная почему – просто делала и всё, по приказу высшей воли. Он был таким же, как Она, только меньше, и потому при встрече Она обычно съедала Его. Однако теперь слишком по-весеннему бушевала белая кипень сакуры и Он не старался спастись он Неё, как обычно, а смело и безрассудно полз навстречу. Животные не люди, они не скрывают неистовство страсти, которое пугает людей уже тем, что звучит откровенным приказом с небес и не трактуется разумом. Тяга людей к свободе заставляет людей сопротивляться инстинкту размножения, из тяги к свободе рождаются аскетизм и монастырь. Только в этом отнюдь нет божественного, это как раз бунт, против божества. Ибо люди знают как делать, но не знают – почему? Влюблённые богомолы не знают ничего. Вот они коснулись друг друга передними лапами, сошлись морда к морде. Он придвинул заднюю часть тела и вот уже Он и Она слились в единое целое, бесстыдно рассматриваемое Ин Чженом. Лапы их почти по-человечески обняли волнующиеся, подрагивающие тела, щупальцами-челюстями она коснулась его морды – получился человеческий поцелуй. И было совершенно непонятно где поцелуй перешёл в укус: Она пожирала Его в нервическом порыве страсти в экстазе акта творения, и Он не сопротивлялся, не пытался вырваться, подчиняясь всесильному закону природы. Так сливались гибель старой жизни и рождение новой, высшее наслаждение и высший ужас, и уже невозможно было отличить одно от другого. Всевышнему угодно было сотворить эту страшную притчу о поцелуе богомола, насмешку над нашей жизнью… Деспот противоестественен, ибо всё на свете стремится к подобному себе, и только деспот – к противоположному. Если в годы малолетия Ин Чжена страной управлял Люй Бу-вей, то подросший Ин Чжен быстро почувствовал, что маститый сановник ему мешает. Люй Бу-вей попал в опалу, казнены были все его знакомые, «Гости», то есть те, кто в доме Люй Бу-вея угнездился на правах приживалки. Лишь один гость бывшего сановника выдержал и даже укрепился при дворе – льстивый и пронырливый Ли Сы. Так он стал героем в доме государя. Влияние Ли Сы росло и вскоре он стал уже первым советником, ответственным за многие кровавые решения. Вот как описывает это историк Сыма Цянь: