Следующий важный этап в эволюции лютеранской политической теории наступил, когда светские власти во многих немецких городах, а за ними правители Дании, Швеции и Англии приняли и начали распространять ключевой элемент новой политической веры – лютеранский взгляд на Церковь. В результате ряда простых шагов – поразительно похожих друг на друга, хотя и сделанных в разных странах, – лютеранское убеждение в том, что Церковь должна рассматриваться как всего лишь congregatio fidelium, перестало считаться ересью и было принято в качестве основы для новой официальной концепции надлежащих отношений между церковной и политической властью.

Из этого краткого описания следует, что насаждение новой ортодоксии было результатом активных действий властей. В целом все происходило именно так, хотя в некоторых немецких городах учения Реформации сначала принимались жителями, а затем, под их давлением, правителями (Moeller 1972, pp. 60–61). Это хорошо видно на примере балтийских городов Ростока и Штральзунда и ряда южных имперских городов, таких как Страсбург (Dickens 1974, pp. 146–160). Начало Реформации в Страсбурге датируется 1521 г., когда Маттеус Целль, собирая толпы народа, выступал в Кафедральном соборе с проповедями о Евангелиях. В них он защищал учение Лютера и зачитывал фрагменты его трудов (Chrisman 1967, p. 100). В 1523 г. город привлек внимание Мартина Буцера и Вольфганга Капитона, и к концу следующего года евангелисты проповедовали в пяти из главных городских церквей (Chrisman 1967, pp. 108–109, 116–117). Вначале городской совет пытался этому помешать и лишил Целля и Капитона их должностей (Chrisman 1967, pp. 112–113). Однако к 1524 г. Реформация приобрела характер народного движения, и пять из девяти приходов направили в Совет петиции, требуя назначить проповедников-лютеран. Совет, отмечает Крисман, «не располагал ни планом, ни программой действий» перед лицом революции, но стремился сохранить порядок, который начинал трещать по швам из-за конфликта между старой и новой верой. В конце концов им пришлось поддержать Реформацию, заплатив этим за политическую стабильность. После этого они присвоили себе право назначения на должности, восстановили евангелических проповедников и превратили Реформацию в официально признанное движение, и весь город был немедленно обращен в лютеранство (Dickens 1974, pp. 151–152).

Впрочем, не следует преувеличивать различия между народной Реформацией в Германии и ее навязыванием «сверху» в других странах (Moeller 1972, pp. 60–61). Народный характер реформаторского движения был не всегда очевиден в Reichsstädte, свободных имперских городах. Иногда реформаторского движения там просто не было – четырнадцать из этих городов все еще отказывались в конце XVI в. терпеть протестантскую общину в своих стенах (pp. 41, 61). А иногда новая религия принималась в результате официальной политики, как, например, в Магдебурге и Нюрнберге (p. 61). Больше того, в двух тысячах, или около того, Landstädte, городов, находившихся под прямым контролем местных князей, не было почти никаких признаков народного характера реформ. Как подчеркивает Мёллер, там «Реформация проходила с дозволения местных господ», и, таким образом, инициатива исходила от светских правителей (p. 68).

Поэтому первые шаги Реформации в большинстве немецких городов мало чем отличались от того, что происходило в Дании, Швеции и Англии. Государство предоставляло видным лютеранам защиту и поощряло деятелей, которых ранее запугивали или вынуждали молчать, к публичному выражению своих взглядов. Примером служит Нюрнберг, где уже на раннем этапе Осиандер был назначен проповедником, а городской совет, пишет Штраус, привел лютеран к «быстрой и решительной победе» над государственной Церковью (Strauss 1966, p. 61). За пределами Германии аналогичные шаги были предприняты, например, в Дании. В 1521 г. Кристиан II пригласил Карлштадта в Копенгаген и одновременно назначил своим капелланом лютеранина Мартина Рейнхарда, обратившего в новую веру нескольких придворных и королеву (Dunkley 1948, pp. 23–24). Этот процесс был продолжен Фредериком I после его восхождения на трон в 1523 г. Новый король разрешил установить в Киле печатный станок для издания датской Библии и в 1526 г. выдал Гансу Таусену охранную грамоту, позволившую ему продолжить проповедование лютеранской веры (pp. 54, 114). В следующем году король отказал херредагу в требовании отозвать грамоту, а в 1529 г. назначил Таусена проповедником в одном из главных храмов Копенгагена (pp. 50, 57). Вскоре такие же шаги были сделаны в Швеции. В 1524 г. Густав Ваза назначил Олауса Петри проповедником в церкви св. Николая в Стокгольме, предоставив тем самым, пишет Робертс, полному энтузиазма лютеранину «самую влиятельную кафедру в Швеции» (Roberts 1968, p. 69). В том же году король ответил отказом на требование консервативного епископа Линчёпинга Браска запретить продажу и чтение лютеранских книг, а два года спустя распорядился остановить печатный станок, использовавшийся Браском для издания антилютеранских трактатов (Bergendof 1928, pp. 11, 23, 27). Наконец, аналогичные шаги были вскоре предприняты в Англии. В 1531 г. была сделана попытка убедить Тиндейла вернуться в Англию и «встать на сторону короля». Вскоре на службу удалось привлечь Барнса и Ковердейла (Mozley 1937, p. 187). Ковердейла как переводчика в 1537 г. официально пригласил Кромвель. Барнс был назначен в 1535 г. королевским капелланом, привлекался к переговорам с континентальными лютеранами, вначале с князьями Шмалькальденской лиги, а четыре года спустя для консультаций по поводу брака с герцогиней Клевской (Tjernagel 1965, pp. 143–144). К тому времени церковные должности получили несколько самых радикальных лютеранских проповедников, в том числе Хью Латимер. В 1520-х гг. его подозревали в ереси, и в 1525 г. епископ Или запретил ему проповедовать (Chester 1954, pp. 25–26). Но к 1530 г. Латимер уже проповедовал при дворе, в 1534 г. ему было поручено читать еженедельные проповеди перед королем, а в 1535 г. Кранмер рукоположил его в епископа Вустерского (Chester 1954, pp. 53–55, 100–104).