Судьбой идеи соборностив отечественной философии, то есть – прорисовкой черт ее уникального облика, исследованием логического освоения ее в понятии и практического ее освоения через формирование идеала, прояснением принципов, фундирующих ее реализации, и выявлением возможной специфики ее в качестве философского принципа мы намерены заняться в нашей книге.

ГЛАВА 1

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ИДЕИ СОБОРНОСТИ

Будучи всегда, как таковая, бытийным мышлением человека, философия не располагает для своих целей другими словами, кроме тех, которыми размечено и организовано человеческое бытие, в которых мыслимое бытие обитает и которыми оно выговаривается. В своих попытках сделать явственным такое выговаривание философия не имеет другого пути, кроме обращения к бытийному опыту, открывающемуся в слове, всматривания в его самораскрывающуюся суть или, скорее, – вслушивания в нее. Как уже было заявлено, тот язык, который интересует нас в нашей работе, тот язык, на котором говорится о соборности, имеет своим истоком и наполнением бытийный опыт русской православной духовной культуры, который нарабатывается как в религиозной, так и в общественной и государственной жизни народа. Первичным облечением этого живого опыта в слово и мысль, первичным живым опытом такого слова и мысли необходимо оказаться захваченным для того, чтобы стала возможной философская речь об этом языке и на этом языке: философский дискурс, как саморефлексия этого языка.

§1 Учение о кафоличности Церкви

«Верую (…) во едину, святую, соборную и апостольскую Церковь», поем мы на литургии в Символе веры, который излагает основополагающие догматы христианской веры. Понятие соборности оказывается, таким образом, одним из четырех ключевых слов, какими характеризуется христианская Церковь, как предмет веры. Однако сразу же по поводу этого слова возникают вопросы и неясности, ибо «западный человек, исповедуя свою веру в Eglise catholique, catholic Church, katolische Kirche, думает попросту, что речь идет о католической церкви, имеющей свой центр в Риме, в лучшем случае под этим словом он воображает себе Церковь вселенскую, распространенную по всему миру»^>9. Это дает повод католикам упрекать славянские церкви в неправильном и искажающем переводе греческого стоящего в подлиннике Символа.

Этот упрек повторяет и Соловьев в пору своего увлечения идеей всемирной теократии (о чем мы будем говорить в свое время): «Если в славянском чтении Символа веры Церковь признается соборною, то это, как известно, есть лишь архаический перевод греческого слова и, следовательно, означает Церковь, собранную отовсюду, Церковь всеобщую, а никак не Церковь, управляемую собором епископов: для выражения этого последнего смысла по-гречески должно было бы стоять не , a «^>10. Однако, следует, во-первых, спросить, действительно ли православие понимает соборность в смысле приписывания исключительного руководящего авторитета соборам епископов, а во-вторых, с тем же правом можно сказать, что для выражения католического смысла по-гречески должно было бы стоять не , весьма редко встречавшееся в дохристианской литературе, а очень употребительное и понятное .

Собственно говоря, то, что Запад оставляет это слово без перевода, просто транскрибируя его, вовсе не обеспечивает сохранение смысла: кроме как на греческом языке, «кафоликос» ни на каком другом не означает ровным счетом ничего. И если по-латыни (и на романо-германских языках) «католичность» несет вполне определенный смысл, то это столько же результат перевода, как и славянское «соборность». Речь, таким образом, может идти об