Констант Понедельник назвал бы такую ситуацию «субоптимальной».

Команда находилась на дне рукотворного канала со стенами из песчанника и дном, выложенным мозаикой, в бахроме светящихся водорослей. Зюсску с оружием в обеих руках не атаковали даже большие зубастые рыбы-львы и крайне непредсказуемый молодняк морских буйволов. Более крупным чудовищам было бы здесь, очевидно, тесно. Пришлось проплыть между бурыми сваями, опорами ратуши, Купеческого дома, рыбачьего причала. Тогда вода темнела, как аметист, погружённый в красное вино. Затем солнце снова роняло в глубину свои искры, но реже и реже. Смеркалось, хотя команда совсем недавно вышла в путь и никто даже не проголодался. Держались вместе и плыли медленно, словно во сне. На пути стали попадаться утопленники.

То были человеческие существа с размытыми лицами, замершие в воде, точно пойманные невидимой сетью. У большинства – голые черепа, волосы давно съедены маленькой корюшкой, именуемой за её избирательную прожорливость «рыба-цирюльник». Самые раздутые утопленники равнодушно парили в высоте, у поверхности, где их могли обнаружить, вынуть и похоронить по обряду. Остальные внимательно наблюдали, приближаясь незаметно. Как в детской игре, в которой запрещено шевелиться, когда на тебя смотрят, а выигрывает тот, кто незаметно подкрадётся и схватит. Мертвецов становилось больше, вскоре отряд окружал целый экскорт. Неясно было, какой вред им способна нанести сталь.

«Эх, руны отвращения же!» – тоскливо подумал Штиллер, и тут же в висках раздался голос Бретты: «Что за руны?»

– Горрин советовал втравить в лезвие меча руны отвращения, – ключник изумился внезапно прорезавшемуся кошачьему дару, но понял: это ещё один урок Морской Змеи. Интересно, сможет ли он так на суше? Наверняка, нет.

– Фигуры ночеградские, напоминают покойничкам, что они померли, – равнодушно откликнулась Зюсска. – Вроде расписки долговой. А чего не втравил, если плотвы хватало?

«Заточку испортил бы», – хотел ответить Рен, но не решился.

– Не особо и помогло бы, – заметила вязальщица, не дождавшись ответа. – Ты глянь на рожи синие. Какие уж там приличия, какая расплата за долги…

Тут один из трупов разинул чёрный рот и протянул длинную мосластую руку, растопырив пальцы. Рванина плоти, растерзанной рыбами, вяло овевала кость. Из пустой глазницы выглянула любопытная головка маленького живого угря. Мечи вспороли воду, рука мертвеца медленно упала на дно. А сам утопленник отпрянул, скрылся за спинами других, поспешно занявших его место.

– Вода мп… мбешает, – пробормотала Зюсска вслух и захлебнулась, схватилась за горло, и стая немёртвых хищников вокруг неё снова потянула руки. Бретта швырнула горсть лезвий: большей частью промахнулась, несколько штук застряло в коже утопленников. Но ни капли крови не показалось из ран, ни один не отступил.

Рен схватил полубесчувственную девушку за плечи, повернул к себе, отшвырнул ласкающие её плечо ледяные пальцы и крикнул – нет, подумал: «Морская Змея!» Зюсска заморгала, приходя в себя, подхватила ускользающий из ладони мечик, оттолкнула Штиллера и – полетели кости!

Товарищи продвигались вперёд быстро, как только могли. Штиллер убедился, что даже прикосновение его Сепаратора заставляет тварей прилечь на дно, и это было по-настоящему прекрасно! Бретта, заметив, что от её оружия никакого толку, раздавала тычки подвернувшимся под руку длинным ребром неизвестного зверя. Вдруг у одного из противников оторвалась голова – слетела с плеч, как пробка с бутылки перебродившего сидра. За ней последовала вторая, третья.

– Мбост! – проорала Зюсска, оскалив зубы. И потом снова, уже не глотая воду, – Мост! Огонь!