Тоня поняла, что ребенок что-то знает и упорно не говорит.

– Почему?! Что ты там видела?! Что произошло с Кристиной?! Ты должна мне всё рассказать! – повысив голос, сделала еще попытку Тоня.

Мелисса оглянулась на кроватку сестры и затем уставилась протяжным пронзительным взглядом в самую глубину глаз своей матери. В зрачках дочери, как в бесконечном колодце, где-то на самом дне, где еще блестела вода, Тоня увидела собственное отражение. Оно стало заливаться чернилами и превратилось в черный силуэт. Тьма в мгновение ока заполнила дно и устремилась вверх к Тоне. Зрачки с роговицей девочки затопило сплошной черной краской. Мелисса моргнула, и на маму снова смотрели чистые и невинные серые глазки.

Тоня машинально отпрянула. Это сейчас было на самом деле или её воображение играло злую шутку из-за пережитых событий в ее юности? Внутри женщины всё похолодело. Сильнейший мороз льдом сковал все мысли и чувства, дыхание и сердце. Она уже когда-то чувствовала что-то подобное и, с огромным счастьем, забыла, как самый страшный сон. Тоня была уверена, что никогда не вспомнит и ничто никогда не напомнит, но… Её губы начали слегка дрожать и всё внутри опустилось: «Этого не может быть… это опять… опять… нет… это невозможно… всё опять возвращается?.. не надо, ведь тогда же все закончилось…».

– Мелисса! Заечка… скажи маме, не бойся, только честно. Ты видела что-то страшное? Да? Черную фигуру? Скажи! Да? Ну, пожалуйста, скажи… – женщина дрожащим тихим голосом сделала последнюю отчаянную попытку вытянуть хоть что-то из дитя.

– Нет – тихо шепнула девочка и завернусь с головой в одеяло.

Свет лампы погас. Дверь детской комнаты мягко и бесшумно закрылась, забирая последний луч света из прихожей. Мелисса, немного поворочавшись, еще раз поправила подушку и повернулась на другой бочок. Тут же, как укол иглой, девочка почувствовала сильный дискомфорт. Она резко распахнула глаза.

У окна, оперевшись о подоконник ладошками, самодовольно улыбаясь, стояла темная фигура Кристины.

– Это ты во всем виновата, Мелисса! Ты! Это всё из-за тебя! Ты потащила нас в эти кусты за кроликом! А никакого кролика там не было. Молчи, иначе я расскажу маме и папе, и они выгонят тебя из дома, и больше никогда не будут считать своей дочерью! Ты будешь никому не нужна! Поняла меня?! А теперь спи!

Цепь яростно вгрызающейся в стволы бензопилы, как клыки голодной тигрицы, поймавшей олененка, разорвала вдребезги утренний покой загородного жилого комплекса «Парусное».

Рома и несколько его школьных друзей в комбинезонах и плотных рукавицах выпиливали и вырубали под корень соседский сад, в котором случилось непонятное несчастье с его детьми.

Мужчины нещадно уничтожали деревья и кустарник, продвигаясь шаг за шагом вглубь ощетинившихся колючих джунглей, к тому месту, где Рома нашел девочек.

Из непролазной чащи веяло запахом сырой земли, гниющей коры и прохладой погреба.

Все быстрее и больнее в висках Ромы стучал тревожным маршем пульс, все живее стягивались и складывались в одно цельное полотно обрывки и штрихи воспоминаний от тех событий неделю назад. После того момента, как его глаза так вовремя заметили сачок для бабочек.

Воспоминания возвращались к Роме дурным психоделическим кино. Теперь он вспомнил всё. Он заметил сачок и стремглав бросился к нему. Он подхватил его из травы, осмотрел и, отшвырнув прочь, бросился в дебри. Он проламывался как лев, инстинктивно защищая только глаза, а в остальном, не думая ни о чем, кроме девочек. Он не чувствовал боли от раздирающих тело шипов и веток, впивающиеся в уже разодранные раны.