, узаконившую их бизнес. Рус не понимал, почему же люди все равно продолжали играть в лохотрон. Он спрашивал об этом и Седого, и Мишана, они отвечали, что люди зажрались, что это и не люди вовсе, а быдло. Кто в основном играет? Тот, кто своего же ближнего из подставных принимает за лоха по его внешнему виду, делая выводы о своей мнимой значимости, превосходстве, всесильности. А потому им и не жалко никого из таких лохов, не жалко их и ментам. Мишан один раз рассказал Русу такую историю:

«Однажды раскатали, значит, на станке одну лохушку. Ну, забрали у нее деньги. А она вдруг на землю плюхнулась, лежит и орет: „Умираю“! И не встает. Мы ее и так и этак, и менты пришли, ей все пофиг. И тут я вытаскиваю деньги из кармана и протягиваю ей, она тут же вскочила и побежала. Вот видишь, как народ идолопоклонствует деньгам?! Мы такие заблудшие души очищаем от скверны, от денег».

«Мы – проведение Божие», – говорил Мишан, а потому его совесть никогда ни за что не мучила – то есть он всегда имел свою мораль в этом деле, а потому все делал в нем хорошо и спокойно, без паники.

Можно было позавидовать и такому же спокойствию Седого. Когда нередко к нему в кабинет вбегал Рус с криком: «Шеф, все пропало! Менты осадили, всех повязали!» – Седой, как сидел в одной позе, как играл в нарды, даже ухом не вел, спокойно кидал фишки, а потом так поворачивался спокойно, смотрел на Руса своим бездонным холодным пустым взглядом и говорил: «Че ты тушуешься? Все в порядке». И это действовало безотказно. «Да, – признавал Рус, – Седой прирожденный лидер. За ним пойдут, и уже идут, и будут идти и нести его знамя Провидения – наказующего Перста Господня, разящего грешников, и будут ему все преданы». А Седой умел вызвать в человеке это чувство – чувство глубокой преданности ему и его делу. Поэтому хоть он и старался выглядеть простачком и ничего не значащей фигурой во всей братве, все чувствовали в нем эту силу, а потому поклонялись ему как богу, и считали его своим господином, боссом и лидером. Эти чувства испытывал и Рус к Седому, и он тоже был ему предан всей душой, всегда говорил ему правду, потому что только правда и могла спасти его, если что, ибо обмануть Седого означало подписать себе самому смертный приговор. Седой знал, как вызвать чувство преданности к себе – своим добрым участием в любых проблемах человека. Однажды он отмазал Руса от наехавших на него азербайджанцев и разрулил вопрос с бешеным соседом Руса по его коммуналке, который не пускал друга Руса – Макса Крюкова11 – к тому домой. И на первых порах Рус, также как и все, признал силу и ум Седого, увидев в нем сильную личность, уважение к которой вызывало безотчетную ему преданность. Это ощущал и Седой, и как цветок нуждается в питательной воде, так и это чувство преданности тоже нуждалось в определенной эмоциональной подпитке, которую создавал Седой, стараясь быть ближе: лез в душу, давал советы, после чего с большим вниманием и участием выслушивал все наболевшее, после чего реально старался чем-то помочь, а самое главное – он давал то, что дает и Бог всем нам, он давал надежду. Но, как и много добра всегда перерастает в минимум зла, так и когда много надежды, она перерастает в испытание надеждой, в своеобразную пытку, потому что надежда сладка и страшна тем, что она не имеет предела наступления ожиданий человека в каком-то четком времени. Ведь никогда не знаешь, когда свершится то, на что ты надеешься, что ты ждешь. Именно такое ожидание и становится мукой, которая повторяется вновь и вновь, потому что безудержно манит к себе, как мираж в знойной пустыне.