Евхаристия соединяет наше дробное бытие и рассеченную природу – нашу биологическую и духовную жизнь, живых и усопших, грешных и святых – воедино, в «богодухновенное согласие, в дыхание чистое и простое»[20]. Она собирает воедино время и место в неопосредованность нашего общения друг с другом и с Богом. Она возглавляет бытийные возможности человека – способность к мышлению, творчеству, любви – в священнодействии, ословеснивании материального начала мира. Это ословеснивание происходит в единой видовой принадлежности вселенского смысла творения, в едином утверждении и принятии любви Божией, плоти и жизни Христа.

Человеческая неудача и грех не устраняются из Церкви, но и не несут угрозы ее истине. Напротив, истина Церкви есть принятие греха человека и преображение этого греха в новую жизнь – общение и единство.

Человек может отделить себя от Церкви только действием своей свободной воли – если отвергнет истину Церкви или захочет подчинить ее меркам своего индивидуального бытия[21]. Грех уничтожает истину Церкви только в том случае, когда человек пытается подменить ее своим антропоцентрическим вйдением мира, когда на место дара и Откровения он ставит собственное определение и переживание истины. Такое притязание было названо Церковью словом «ересь», означающим выбор некоего способа истолкования и осуществления события спасения, способа иного, чем тот, в котором показана истина Церкви.

Обычно ересь предполагает выбор и предпочтение некоей части истины, которой придается абсолютное значение в сравнении со всей истиной, т. е. это абсолютизация относительного, неизбежно релятивизирующая абсолютное[22]. Отрицание или постановка под сомнение целостной истины Церкви не может означать замену истины. Происходит всего лишь подмена этой истины другим восприятием мира и состоянием жизни, иной онтологией и религией. Выбор какой-то одной части церковной истины и абсолютизация этой части, возведение ее в масштаб целого претендуют на правильное истолкование и выдаются за христианское откровение, на самом же деле являются искажением и извращением целостной истины Церкви и уничтожением возможности спасения.

Мы говорим о выборе и абсолютизации некоторой части церковной истины, описывая тем самым симптомы ереси, а не реальность ереси. В действительности истина Церкви – вселенская «единовидность» (принадлежность к одному виду), неделимая и нераздельная[23], и единство жизни. Всякое обособление и абсолютизация тех или иных сторон этой вселенскости разрушает целостную истину и полноту жизни и становится заблуждением, грехом (промахом), крахом и отпадением от жизни, «смертью», если говорить в терминах Откровения.

Ересь стремится подчинить истину Церкви, т. е. единство жизни, разделенному способу бытия падшего человека. Обычно ересь проявляет себя в виде теоретического разногласия, разногласия в формулировке истины, в то время как на самом деле она осуществляет фрагментарное познание и переживание истины. Ересь абсолютизирует интеллектуальное познание, или эмоциональное переживание, или нравственное применение истины, хотя уже само разделение на интеллектуальное познание, эмоциональное переживание и нравственное применение разрушает вселенскую единовидность истины и жизни, оставляя человека раздробленным в конфликте его индивидуальных свойств и потребностей.

Иными словами, ересь – это состояние жизни, противоположное евхаристическому единству жизни. Человек не принимает дара единства, отвечая грехом на любовь Бога: он отказывается встроить, включить свое индивидуальное бытие в плоть общения с Христом, в тело Церкви. Вместо этого он пытается при помощи своих индивидуальных способностей – интеллектуальных, эмоциональных и моральных – перебросить мост через бездну, разделяющую его жизнь и жизнь Бога. Поэтому ересь всегда имеет все признаки антропоцентричной религиозности: она является «религиозной составляющей» жизни человека, «удовлетворением религиозных потребностей» индивида наравне с удовлетворением других потребностей другими составляющими жизни.