– Подкиньте нам мяч, мистер.

Джеймс пнул ногой по мячу, едва глядя на него. Они пошли к автобусной остановке, не разжимая рук, не в состоянии разговаривать, но каждый шаг ударом отдавался у Брайди в голове. Сын шахтера, его семья верила в социализм. Как мог он надеть форму, которая означала то, что никто из них не мог принять?

– Как он мог? – проговорила Брайди.

– Мог, потому что может, – спокойно ответил Джеймс. Никогда еще он не видел ее в такой ярости. Но ярость ли это? Может быть, тут что-то другое.

Он сжал ей руку.

– Он хозяин самому себе, наверно, сын своей матери, и к нам больше не имеет отношения.

Голос Джеймса дрогнул. Брайди смотрела куда-то вперед. Служба, должно быть, уже закончилась, потому что на ступенях церкви толпились женщины. Некоторые из них, одетые во все самое лучшее, шли в их сторону. Были и те, кто торопился. Ее отец говорил, что викарий, пастор или епископ должен точно рассчитывать время: двери церкви закрываются, двери пабов открываются.

Она подняла глаза. В голубом небе плавали белые облачка. Все было так же, как утром, когда они проснулись, но теперь все изменилось.

В автобусе в Истон Джеймс сидел рядом с Брайди.

– Нам нужно подумать, потому что мы должны организовать протесты, и к нему это не будет иметь никакого отношения. Мы в любом случае это сделаем.

– Да, – ответила она, но на самом деле оба не знали, что собираются делать. Это были пустые слова.

Они вышли на остановке Истон Кооп, там, где автобус заворачивал, чтобы ехать обратно в Хоутон, и побрели дальше по дорожкам. Они смотрели, как кружатся жаворонки, как зреют колосья пшеницы и толстеют ягнята. Они повернули к ручью, ускорив шаг, потому что уже были «дома». Но когда они подошли, ощущение дома исчезло, потому что их раньше всегда было трое.

– Я чувствую себя таким бесполезным, – сказал Джеймс, – потому что не могу изменить то, что произошло.

Они вернулись на дорогу и пошли по мосту. Мальчишки, нагнувшись к воде, пытались ловить пескарей консервными банками. Брайди и Джеймс отдали им свои бутерброды.

– У-у, Брайди, классная штука, настоящий сыр, – Джонни Ирншоу приподнял хлеб и показал своим товарищам, что внутри. – Ты скажи маме или миссис Мур, что это куда вкуснее, чем хлеб с топленым жиром каждый день.

Лицо мальчика запачкалось. Его отец остался без работы, и Брайди знала, что дядя Джек пытается выкачать воду из старого пласта, чтобы нанять еще шахтеров.

Она раньше не слышала про идею партнерства, но пока что будет молчать. Такие новости требуют подтверждения, прежде чем представлять их как факт. Даже она это знала. Даже она, хотелось ей крикнуть, поэтому, Тим Форбс, я не глупенькая девочка.

Джонни не сводил с нее глаз.

– Эй, ты чего, типа, оглохла, Брайди?

Она очнулась и ответила:

– Я скажу им, дружок. Бери и ешь все и своим раздай.

Миссис Мур, вполне возможно, надавала бы им по рукам, если бы они с Джеймсом принесли бутерброды обратно, поскольку была твердо убеждена, что они умирают с голоду.

Джеймс перегнулся через перила моста, сдирая лишайники.

– Вы тут наловили полно пескарей. Бросьте их обратно, когда будете уходить, ладно, парни?

– Конечно, Джеймс, всегда так и делаем.

Они втащили банки. С лески стекала вода. Они сосчитали рыбок и нацарапали на лишайнике цифру, а потом бросили их в сверкающие струи ручья. Потом снова опустили банки в воду, присев на корточки. Колени у всех были в грязи. Не успели Брайди и Джеймс отойти, как они уже принялись за бутерброды.

Брайди сказала:

– Интересно, Грейси знает, как сейчас трудно семье Джонни? Знаешь, у них с Эдвардом есть дома, куда селят больных и старых шахтеров. Раньше эти дома принадлежали Фроггетту. Там есть участки земли, которые раньше были садами, а теперь на них выращивают овощи. Они могли бы помочь с едой и, может быть, подыскать безработным какую-нибудь работу.