Поэтому в надежде на то, что она перестанет смотреть на мою пару так, будто подумывает подвесить его над ведром, я поспешно говорю:

– Я могу видеть в своей голове связи с теми, кто мне дорог, включая мою горгулью. Это похоже на цветные нити – лучшего слова я подобрать не могу. И одна из этих нитей… думаю, одна из этих нитей связывает меня с вами. И в ней заключена огромная сила.

Кровопускательница не торопится повернуться ко мне, но, когда она это делает, выражение ее лица становится намного мягче.

– Пойдем. – Она протягивает мне руку. – Я обнаружила, что в последнее время холод утомляет меня. Пойдем в мою гостиную, туда, где тепло.

И, не дав себе труда посмотреть, следуем ли мы за ней, она разворачивается и идет по ледяному проходу вперед, вид у нее при этом такой, будто за те месяцы, что прошли с нашего прошлого визита, она постарела на сотню лет.

– Джексон, не мог бы ты принести мне одеяло? – спрашивает она, и ее голос немного дрожит, когда она опускается на диван, обитый белым бархатом.

Ее гостиная опять изменилась – я отмечаю это про себя, пока Джексон достает одеяло из комода, стоящего рядом. Стены стали сиреневыми, как и кресла напротив. И обивка дивана, и обивка кресел украшены вышивкой, изображающей фиалки и зеленые листья, а на другом конце комнаты пылает камин, бросая на нас розовые блики.

– У нее здесь горит огонь? – шепчет мне Мэйси, пока Джексон накрывает одеялом колени Кровопускательницы.

– Но почему лед не тает? – спрашивает Иден.

– Это иллюзия, – отвечаю я. – Как и вся обстановка.

«А исходящее от нее ощущение хрупкости?» – гадаю я, пока она устраивается под одеялом. Это что, тоже иллюзия? И если да, то зачем самой могущественной вампирше притворяться слабой?

– Кто-нибудь хочет чаю? – спрашивает Кровопускательница, взмахнув рукой, и на журнальном столике вдруг появляются фарфоровый чайник и чашки.

– Это правда чай? – чуть слышно бормочет Мэйси. – Или это тоже иллюзия?

Я пожимаю плечами и качаю головой. Хотя нас и соединяет какая-то чудная зеленая нить, я знаю о Кровопускательнице ничуть не больше прочих.

Когда никто не отвечает, моя кузина говорит, прервав молчание:

– Спасибо. Я с удовольствием выпью чаю. – И бросает на меня взгляд, говорящий, что есть только один способ выяснить, иллюзия это или нет.

В глазах Кровопускательницы вспыхивают веселые огоньки, и она поворачивается к Мэйси.

– Конечно, моя дорогая.

Мэйси наклоняется и, взяв чайник, наливает горячую янтарную жидкость в чашку. Затем берет щипчики и кладет туда два кусочка сахара. Тут неизбежно возникает еще один вопрос.

– Откуда у нее сахар, если она предпочитает… человеческую кровь? – тихо спрашивает Иден.

Да. Хороший вопрос.

Руки Мэйси дрожат, когда она, склонившись над чашкой, дует на чай прежде, чем сделать глоток. Она сказала, что хочет выпить чаю, и не может пойти на попятную просто потому, что нам всем непонятно, откуда взялся сахар – да и чай тоже. Однако приятное удивление на лице моей кузины свидетельствует о том, что чай по-настоящему хорош – но думаю, вопросы об этом лучше задать потом. Потому что, когда Кровопускательница устремляет на меня свой грозный взгляд, я понимаю, что наше время вышло.

Даже до того, как она говорит:

– Грейс, дорогая, почему бы тебе не присесть рядом со мной на диван? Мы можем обсудить то, о чем ты меня спрашивала.

Мне не хочется садиться на диван, мне вообще не хочется к ней приближаться. Но судя по ее взгляду, она не примет возражений. И поскольку нам – поскольку мне – нужна ее помощь, дело обстоит так же, как всегда. Надо либо играть по ее правилам, либо выметаться вон. Так что я иду к ней под пристальными и тревожными взглядами Хадсона и моих друзей. Однако сажусь не на диван, а в одно из миленьких сиреневых кресел. Одно дело – вести себя любезно, и совсем другое – быть размазней.