Тело уже почти не дышащего поэта переместили на повозку.

– Гони к своей сакле, Мустафа. Миленький, не останавливайся.

И тут Мустафа заупрямился.

– Мне обещали золотой. Я хочу получить его здесь.

Василиса обвела глазами мужчин, которые смотрели на нее как на сумасшедшую.

– Есть у кого-то золотой? Нужно заплатить вознице. Господа, это вопрос жизни и смерти Лермонтова, великого поэта.

– Василиса Михайловна, ну откуда у нас деньги? Мы же собирались на дуэль, а не в ресторан, – ответил за всех смущенно Глебов.

Мустафа нахмурился.

– Без денег не повезу.

Василиса не отпуская рану, сдернула с пальца перстень. Сунула ему в руку.

– Вот.

Мустафа покачал головой.

– Этого мало.

Она сдернула с шеи цепочку, как будто выдернула чеку из гранаты.

– Вот возьми еще и это. Серебряная.

Мустафа взял цепочку и внимательно посмотрел на камень.

– Это тебе точно уже не нужно? – спросил он задумчиво,  где-то в углу его взгляда блестнуло затаенное злорадство, а потом посмотрел на Лермонтова, –  Куда везти то его, барыня? Может здесь с ним простишься, все равно не жилец.

– В саклю, – крикнула Василиса, тут же забыв про цепочку и камень, и еще сильнее пальцами сдавила марлю, пережимая артерию. – Гони.

Однако слово «гони» к быкам было сложно применимо. Мустафа выжал из них все, что мог, но к своему дому они смогли добраться лишь минут через пятнадцать. Лермонтов уже не дышал. Василиса прижималась к его груди ухом, стараясь услышать дыхание, но все было бесполезно. Он умер.

В бессилии Василиса упала на колени перед наличником и в голос зарыдала, проклиная животных, как будто они были в чем-то виноваты. В  ярости она зарычала, как большая кошка, и сильно ударила его кулаком по груди, закричав.

– Дыши-и-ии!

В этот момент Михаил открыл глаза и вздохнул. Посмотрел на Василису.

– Ты здесь? Ты рядом?

– Да, я здесь, я рядом. Мишенька, нам надо сделать несколько шагов. Там, за этим окном нас ждет другая жизнь. Там …

Она хотела сказать про сына, но не успела, Михаил закрыл глаза, и, улыбнувшись, перебил ее.

– Я тебе верю.

Глава 6

Фрэнк Синатра, спецагент службы охраны президента Соединенных Штатов Америки, не любил, когда его сравнивали с своим знаменитым тезкой. Не любил до скрежета зубов. Это напоминало ему о его детстве, и своих родителях, которые как раз были на нем помешаны и имя ему дали специально в честь певца.

Все свое детство он жил среди портретов знаменитости, его песен и всевозможных  сувениров, на которых было его имя. Родители одевали его как певца, возили на различные конкурсы двойников и заставляли выступать во всевозможных шоу с песнями «романтического баритона». Им казалось это забавным, и позволяло всегда быть на виду у прессы и телевидения.

Когда появилась возможность самостоятельного выбора, он взбунтовался и, вопреки воле родителей, поехал не в Голливуд, а в армию, в морскую пехоту. Оттуда уже после службы в Ираке и Афганистане, он поступил на работу в Центральное Разведывательное Управление. Поработал немного там, и в конце концов осел в Вашингтоне, в службе охраны президента, в отделе безопасности Белого дома.

Работа ему нравилась, она позволяла ему быть невидимкой, он так устал от публичность в детстве, и в тоже время все видеть, все знать, и за всем следить. Имелось в виду, сидеть целыми днями перед мониторами, которые сканировали пространство вокруг здания и следить за тем, чтобы ни одна мышь не проскочила в святая святых американской демократии.

Заступив на смену, Фрэнк принял доклад своего напарника, который заключался в коротком рассказе о нарушителе периметра.

– Все тихо, без происшествий. Если не считать белой кошки. Прошла по лужайке как по подиуму, и нырнула в подвал. Но я уже сообщил в коммунальную службу, чтобы ее отловили. Они доложили, что поймали ее.