– Ага. И носки. Теплые.

– А где мне все это найти?

Табита рассказала, что и где можно найти в ее спальне. Спальня располагалась наверху под самой крышей. Табита неслучайно выбрала себе это место – одно окно выходило на море, а другое на утесы. Она спала на брошенном на пол матрасе, а из мебели в спальне был лишь один комод. Остальные вещи так и лежали в коробках и чемоданах.

– Посмотри в спальне наверху, – сказала она. – Поройся там как следует.

– Что-нибудь еще?

– Ручки. Блокноты. Мыло и шампунь. И еще зубную пасту.

– Надо бы записать.

– Самое главное – это ручки и блокноты. Бумага должна быть на кухне на столе, а ручки с карандашами на подоконнике в большой чашке.

– Ясно.

– Да, еще писчую бумагу и конверты купи. А в магазине продаются блокноты из нелинованной бумаги, такие черные или коричневые. Возьми мне один, пожалуйста.

– Да, конечно, – произнесла Шона, но уже как-то неохотно.

– Деньги я тебе верну.

– Слушай, это, конечно, ужасно, но я сейчас совсем на мели.

– Тогда книги, – сказала Табита, немного подумав. – Там, рядом с кроватью. Сможешь принести их?

– Не вопрос. Но как я попаду к тебе в дом?

– Рядом с парадной под камнем есть ключ. Ах да, еще мне нужны марки.

– Сколько?

– Десяток. Или нет, давай двадцать.

– Первого или второго класса?

– Думаю, что первого. Просто нет времени ждать.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась Шона. – У вас там, должно быть, несладко. Поверить не могу, что так все получилось.

– Я тоже. Сама не знаю, что со мной. Но пока держусь. Что говорят в деревне?

– Да только об этом и говорят.

Табита устало вздохнула.

– А тебе нетрудно передать мне телефонные номера моих соседей по деревне?

– Кого именно?

– Да кого угодно. Кто мог бы помочь мне. Я имею в виду городские номера. Звонки отсюда ужасно дорогие, а денег у меня, сама понимаешь…

– Вообще не пойму, о ком ты говоришь. Может, хоть фамилии подскажешь?

Табита уже было открыла рот, но тут откуда-то со стороны появилась чья-то рука, и разговор прервался. Табита обернулась. Позади нее стоял охранник, которого она раньше не заметила. Бледный, опухший, он выглядел словно сильно накачанный мяч.

– Э, что за фигня? – возмутилась Табита. – Я вообще-то по делу разговариваю!

– Обед, – промолвил страж и отвернулся.

Табита лежала в постели, свернувшись в клубок. Краем уха она слышала негромкие шаги Микаэлы, шум спускаемой в унитазе воды, какие-то шорохи. Она зажмурилась и натянула на голову простыню, словно затворяясь в темной пещере. Двигаться совсем не хотелось, да и свет мешал. В голове тяжко ворочались разные мысли.

– Ну давай, поднимайся, – раздался голос Микаэлы.

Табита ничего не ответила.

– Вставай, Табита!

Простыня слетела с ее лица.

– Не могу.

– Можешь. Ты должна!

Табита открыла глаза. Во рту было сухо.

– Встала! – приказала ей Микаэла.

– Как вы себя чувствуете?

Табита посмотрела на бейджик, что болтался на шее у психиатра. На фотографии доктор Дэвид Хартсон имел более пышную шевелюру и носил очки в другой оправе.

Коренастая надзирательница с длинными волосами – та самая, которую Табита видела в первое утро, – вывела ее из камеры и провела по коридорам сквозь бесчисленные двери. Наконец, они вошли в помещение, которое выглядело совсем не по-тюремному, а, скорее, напоминало самый обычный кабинет врача.

– Можно я первая спрошу?

– Разумеется.

– Кому это нужно?

Доктор Хартсон смущенно улыбнулся:

– Я вас не понимаю.

– Вы доктор. Вы здесь для того, чтобы помочь мне или поставить диагноз?

– Хороший вопрос, – кивнул врач. – Я действительно судебный медик. Но если мне покажется, что с вами что-то не так, я сделаю для вас все, что смогу. Итак, как вы себя чувствуете?