Я мысленно прощался с Родиной, прося прощение у Неё и у своей Матери. Мне оставалась две-три вахты, но тут случился казус, всем известный непредвиденный форс-мажор. Меня профилактировали спецслужбы, другого объяснения нет. Я попался, как лох на мелочи. Уголдело с немалым сроком вот-вот должно было вспыхнуть. И Жизнь погнала по коридору к военкому…

Об этом ведь не скажешь в прокуратуре. И я повторил ещё раз более уверенно:

– Доброволец я. Сам попросился. Жаль в Афган не взяли.

– Ну-ну, – и майор задал свой второй вопрос, от которого мне стало хуёво. – Скажите мне, а кто провел двести пятьдесят метров подъездных путей к овощному складу номер два плодоовощной базы.

Примерно три месяца назад бригадир химиков Мишаня предложил мне халтуру от своих знакомых шабашников армян, сделать из своего материала участок подъезда к складу и врезать стрелку – несколько тысяч рублей. Вечером я посоветовался с Бычей, и тот сказал: «Дело!» Потом Быча поговорил с политруком, и Саша пообещал не замечать этого.

Клянусь, мы ничего не положили в свои карманы, всё пропили. Как только деньги за халтуру были получены, из батальона один за одним поехали проверяющие: комбат, его замы и прочее. Стандарт встреч был один. На сутки проплаченная сауна, богатый стол в местном кабаке и ящик коньяка с собой до дому, как сувенир. В этот период службы меня любили все. Предлагали остаться на кадровую, а затем и в военную академию. Рота поднялась до третьего показателя по бригаде.

– Ни как нет, не знаю кто строил! – Мои пересохшие губы едва открывались, а язык с трудом шевелился от сушняка и стресса.

Майор продолжал меня пытать и задавал вопрос за вопросом по существу.

Когда он спросил, кто вчера командовал разгрузкой шпал, на меня повеяло тюрьмой…

Но я не сдавался и отрицал ВСЁ!

Мне казалось, что вот-вот он вызовет часовых и на мне застегнут браслеты. Но этого на удивление не произошло. Прокурор смягчился и расстался со мной с улыбочкой, попросив, на всякий случай подготовить документы о всех полученных стройматериалах, а также отчеты о выполненных работах для возможной когда-нибудь проверки-ревизии.

Это был пиздец!

Я никогда не задумывался сколько десятков вагонов шпал и щебня мы уничтожили, ссыпая в обрыв. Сколько новых полученных рельсов попилили для металлолома под девизом: «Даешь БАМовское звено!» Без счета, но батальон по сбору металла занял второе место, и комбат лично мне жал руку. Конечно, он знал обо всем. Я понял, что возник вопрос. А кто будет отвечать? И почуял – круг замыкается на мне.

Обратно не повезли, добрался сам. И сразу понял, мир вокруг переменился, появилась какая-то официальность и отстранённость. Даже Быча замкнулся.

– Командир, срочно в батальон на партсобрание! – Сурово, как приговор, произнес замполит.

И я прозрел. Сначала меня исключат из партии, чтобы не пятнать ряды, а потом закроют. Вот почему меня отпустил прокурор!!!

Мутило с похмела и тошнило. Покидал вещи в сумку, и вместе со старлеем Абрамовым мы поехали в часть. На последок Быча шепнул: «Сдавай всех, мне по хуй, или тебе десятку впаяют!» По дороге просто выключился и очнулся уже в Хурмулях.

Я стоял привязанный к позорному столбу партсобрания, а в меня летели камни. Ото всех летели, со всех сторон. Убивал, уничтожал и гнобил каждый, за исключением одного – «он не швырял».

Красные круги перед глазами стояли, когда, как после линчевания, плёлся убитым к проходной. Вердикт собрания максимально жесток. Вынесена повестка на завтрашнее внеочередное собрание (так требовал партийный протокол, сразу казнить не могли) с единственным вопросом: исключение из партии ком. первого взвода первой роты. Меня уже не было в живых и единственным желанием было сдохнуть, не видя финала.