В январе у меня задержка, и анализы подтверждают, что я – беременна. Юра пританцовывает от счастья и совершает ошибку, от которой я его предостерегала: говорит об этом родителям.

В марте у меня болезненный выкидыш, после которого я две недели валяюсь в больнице, наслаждаясь тишиной в лекарственных грезах.

В апреле мой первый полноценный юбилей – мне двадцать пять. Юра устраивает пир на весь мир, потому что даже слышать не хочет о скромных семейных посиделках.

И Руслан снова возвращается в мою жизнь.

Моим днем рождения занималась мама. Я всего раз предложила ей помощь, но сделала это так натянуто, что и сама бы себе не поверила. Мама всегда читала меня, как открытую книгу, и ей не нужно говорить, почему мне плевать на праздник, и сколько звезд Юра решил пригласить, чтобы поразить партнеров и друзей размахом нашей богатой жизни. А еще маме не нужно говорить, что мне все равно не из-за потери ребенка. Она знает, что мне было все равно. Я плохая женщина, возможно, худшая из всех, но новость о беременности не сделала меня счастливее, не дала ни единой толики цветных красок, чтобы разрисовать черно-белую реальность. Я не хотела этого ребенка. Аборт бы не сделала, но то, что росло внутри меня, было мне безразлично. И мое тело избавилось от обузы, верно рассудив, что бессердечные человеческие самки не стоят того, чтобы носить чудо новой жизни.

— Нам нужно кое о чем пошушукаться. На минутку. - Мама за руку уводит меня от оравы каких-то далеких шумных Юриных родственников, и я благодарю ее молчаливым взглядом. – Господи, откуда они? – бормочет она, чуть ли не локтями распихивая именитых гостей.

— Ты их пригласила, - впервые за долгое время искренне улыбаюсь я.

— Я? Только если твой муж собственной рукой внес их в список.

Это было бы смешно, если бы не было так печально. Очень в духе «нового Юры» - поручить кому-то ответственное задание, чтобы в итоге на каждом шагу совать свой нос и переиначить почти каждую мелочь. За последние месяцы у него все больше прогрессирует невидимая болезнь под названием «тотальный контроль».

Под мой день рождения снят целый ресторан и летняя площадка около него. Несмотря на конец апреля, на улице довольно тепло, хоть если хорошенько поискать, в тени под деревьями еще можно найти грязные кучи снега. Мама уводит меня через небольшой коридор в один из кабинетов, которые нам предоставили для личных нужд.

Я с облегчением выдыхаю, когда она закрывает дверь за нашими спинами. Облокачиваюсь лопатками о стену и поддеваю ремешки туфель. Приятно снова встать на твердую поверхность всей стопой, а не чувствовать себя ламой на ходулях.

— С днем рождения, солнышко. – Мама протягивает мне маленькую коробочку и чмокает в щеку, неуловимым движением поправляя несколько прядей, которые незаметно выбрались из моей прически. – Не хотела вручать при всех, но хочу, чтобы ты открыла при мне.

Внутри продолговатый кулон с изумрудом: грубо ограненный камень неровным треугольником вставлен в немного потускневшую от времени платину. Под пальцами он немного шершавый и прохладный, но почти мгновенно теплеет. Мама молча расстегивает мою цепочку, снимает с нее какую-то дорогую безделушку и так же молча вдевает петлю кулона. Сама расправляет цепочку так, чтобы камень лежал ровно под ямкой на шее.

— Это бабушкин, - говорит немного хрипло, прикрывая рот тыльной стороной ладони. – Она просила подарить на твое двадцатипятилетние.

Бабушка умерла три года назад, и мама до сих пор не может это принять.

— Ты такая красивая, родная.

Мы просто обнимаем друг друга и в унисон напоминаем, что плакать нельзя, потому что может поплыть макияж, и тогда журналисты раздуют из простых женских сантиментов настоящий скандал в богатом семействе.