«Черт», – Чехов напрягся, выронил из рук чашку, начал стремительно убирать тапком осколки в сторону савка с пылью. – «Я труп».

– Женя, твоя квартира все чудесатее и чудесатее. В спальне работник церкви, еще и кот. Что дальше? Крокодил в ванной?

– Нет, там обычно второй ночует. – пожал плечами Чехов и со всей силы дал себе по лбу мысленно, ведь понял, насколько сглупил.

– Второй работник или кот?

– Работник! Ой, то есть кот. Пап, не ругайся… Они тут ненадолго.

– Что же ты с ними сделаешь?

– Я же медик. – нервно хихикнул Чехов, протирая стол от невидимой пыли. – Ну… Исследовать буду. Да.

– Ты препарируешь котов? Женя, умом ты, видимо, в маму. – разочарованно выдохнул Павел Алексеевич. Чехов поджал дрожащие губы и сжал руки в кулаки.

Тревога охватывала веером и заставляла все органы сжиматься в маленькие свертки грязной бумаги, катящейся по улице. Дух перехватывало, все лезло наружу, хотелось заткнуть свой рот, чтобы не вывернуться. Сигаретой, чужими губами, бутылкой. Чехов боялся. Он сжался, и сейчас парень хотел бы оказаться в комнате с Ванькой, который бы определенно рассмешил бы и поддержал. Или, как минимум, взять кисточку с красками.

– Спортом решил заняться? – Павел Алексеевич указал на гантели, Чехов рефлекторно решил подвинуть их в сторону и закивал. – Безрезультатно.

Отец продолжал молча пить чай, пока Чехов бегал по комнате, но после серьезного взгляда родителя, тот опустился на стул. Павел Алексеевич не сводил взора с сына, а тот свои глаза прятал. Есенин, коты, гантели – это ничего, самое страшное впереди. Остается лишь надеется, что получится скрыть свое отчисление. Чехов смотрел в окно и этим успокаивался, ведь видел солнце, золотые улицы, гуляющих людей и веселых собак в октябрьских лужах. На лицо выползала улыбка, как рак из своей ракушки, но тут же пряталась, стоило кому-то дотронуться.

– Как у тебя дела с учебой?

– Все нормально.

– Оставайся достойным моей фамилии, Женя. И не бойся меня, я же не желаю тебе зла. Возможно, ты все еще обижен на то, что я лишил тебя пьянок и веселья, но скоро ты скажешь спасибо.

– Я не злюсь, а, наоборот, благодарен тебе. Я был глуп.

– Верно. Ты не такой, как они, ты не легкомысленный мажор. Скоро ты станешь прекрасным стоматологом. И не разочаруй меня.

– Да, папа… – Чехов сжался в комок нервов и следил за жестами отца.

– Твой церковный скоро проснется? Хотел бы побеседовать перед тем, как уйти.

– Могу разбудить, он вроде и не спит…Кто их знает, верующих! – истерически затрясся Чехов, на ватных ногах заходя к Ване и сдергивая с него одеяло. – Вставай. Срочно. Ты студент практикант в церкви.

– Чего? – вышатнулся с кровати Есенин.

– Пожалуйста, подыграй… Мне очень страшно…

Ваня выдохнул и прервал парня на полуслове объятиями. Чехов трясся, а рыжий ничего не мог сделать кроме как держать его, напуганного и непривычно маленького.

– Я писатель, врать – моя специальность. Идем. – Хеттский зашагал в кухню, стараясь держаться на ногах. – Здравствуйте!

– Павел Алексеевич.

– Иван Михайлович.

Отец Чехова улыбнулся и указал Ване на место рядом с собой.

– Будто с родителями девочки знакомлюсь. – прошептал Есенин на ухо другу и, ухмыляясь, сел с Павлом Алексеевичем.

– Так на кого же Вы учитесь, Иван? Интересная практика – церковь.

– Теология, не больше.

– Интересно. Какой курс?

– Перешел на четвертый. На год младше Жени.

– Где же вы познакомились? Небось, в ночном клубе или казино?

– Нет, в церкви.

Чехов сжал свою ногу под столом, понимая, что теперь придется пояснять, что он, как потомственный атеист, делал в духовном заведении.

– Я зашел, чтобы посмотреть, как выглядит все изнутри. Культурное развитие, отец…