Хоть у меня давно нет кукол, пони и собственного водителя, в глубине души я все еще маленькая капризная девочка, которая привыкла получать все, что захочет.

Даже мужчину, который пахнет идеально отглаженными рубашками, а не нишевой парфюмерией по триста евро за флакон.

— Он дал тебе денег? – Мама посильнее запахивает края шали. Не дожидается ответа, как будто уже приговорила. – И ты, я так понимаю, их взяла.

Я набираю в грудь побольше воздуха и, стараясь, чтобы голос не дрожал, говорю:

— Он дал мне денег. И купил квартиру.

— Эвелина…

— Я сегодня туда переехала, мам.

Если бы я призналась, что украла или убила, возможно, мама смотрела бы на меня как-то иначе. Потому что сейчас я чувствую себя самым большим разочарованием ее жизни. Как будто все мои успехи, которыми она так гордилась, превратились в пыль, и осталось одно большое непонимание – почему я так поступила?

— Мам, он помогает мне в память об отце, - пытаюсь сказать до того, как она озвучит свой первый и очевидный вывод. Мужчина на двадцать лет старше вдруг дарит девушке квартиру и дает деньги – о чем тут еще думать? А когда узнает, где эта квартира? – Олег просто захотел помочь.

— В память об отце? – Мать поворачивается спиной, открывает верхний ящик и достает пузырек корвалола. Наобум вытряхивает в чашку сразу приличную порцию, проглатывает и запивает водой прямо из-под крана. – Что еще Игнатов предложил тебе дать в память об отце?

Она произносит это так, будто ей противно совмещать слова об отце и имя Олега в одном предложении.

— Он… записал меня в автошколу и ему понравились мои картины. Я встречаюсь с женщиной, которая разбирается в искусстве и, наверное, сможет как-то направить меня в…

— … в его койку? – с надрывом заканчивает за меня мама.

Я прикладываю ладонь к щеке, потому что чувствую себя «приласканной» ее крепкой пощечиной. Меня никто и никогда не бил. Ни разу. Хотя, когда мы сменили жилье и «перекочевали» в скромный образ жизни, я частенько заслуживала хорошей трепки своими непрекращающимися капризами и нежеланием принимать реальность, в которой мне уже не покупали все, что я тащила с прилавков.

Но именно сейчас я остро чувствую хлесткую пощечину.

Даже немного кружится голова, отчего стакан в руке матери раздваивается и множится, как будто расщепленный особенным лазерным лучом.

Я же не сделала ничего плохого. Я не продалась. Я просто…

— Полагаю, уже поздно просить тебя оборвать все контакты с Игнатовым? – уже спокойнее, но еще более сухим голосом интересуется мама.

Чувствую себя выброшенной на солнцепек медузой. Кожа горит, болезненно реагирует на каждое прикосновение даже к одежде. Хочется содрать с себя все и побежать в душ, пока от этого зноя не превратилась в пепел.

— Мама, я правда не делаю ничего плохого. Олег был рад меня видеть, мы поговорили… Он просто помог. Вспомнил, что я была его маленькой невестой, пошутил даже.

Попытка разрядить обстановку наивными разговорами с треском проваливается.

Мама плотнее запахивает шаль и всем видом дает понять, что если у меня в запасе остались еще какие-то новости, то лучше поделиться всеми сразу. А когда бросает косой взгляд на дверь, понимаю – сегодня ее лучше оставить одну.

Да господи, я же правда ничего не сделала, ни за что не заплатила одним из тех способов, которые в книгах часто становятся началом бурного романа и неземной любви. Это же просто Олег, и когда я была маленькой, никто не смотрел на него, словно на волка рядом с Красной Шапочкой. А спустя двенадцать лет, все, что касается его имени, вдруг покрылось каким-то зловещим молчанием.

— Знаешь, я не обязана ни за что извиняться! – Вскакиваю из-за стола, глотая душащее негодование. – Я не сделала ничего плохого! Олег был добр ко мне как никто! Сделал что-то просто потому, что он может это сделать. И ничего не попросил взамен, потому что выше всего этого. Хочешь ты или нет, но я буду с ним общаться, потому что… потому что… Он мне нравится, мам! Очень-очень нравится!