И как-то очень выразительно сжимает челюсти, как будто речь идет о старом невозвращенном долге.

Я правда не знаю, как реагировать на такой… внезапный и совершенно незаслуженный жест щедрости. В память о моем отце мог бы подарить плюшевого мишку и гортензии в горшке – и это было бы уместно. Этого было бы достаточно. Но квартира – больше, чем слишком. Даже если постараться не думать о том, как я буду за нее платить. У меня и близко нет таких доходов, и точно не предвидится в ближайшее время. Или даже в ближайшую пару жизней.

Хотя, если позволить себе помечтать, я бы не могла представить места лучше, где бы мне хотелось жить. Жаль, что не увижу, как эти огромные панорамные окна наполняются светом.

— Олег, я не могу.

Он немного опирается на спинку дивана, скрещивает руки на груди - и какое-то время мы просто молчим.

Чувствую себя ужасной черной неблагодарностью.

— Ви, послушай. – Олег очень категоричным и скупым жестом пресекает мою попытку просто открыть рот. – И постарайся услышать. Павел был моим другом. Лучшим другом. Мы бывали в таких задницах, что и вспоминать не хочется на трезвую голову, и выбирались из них не каждый по отдельности, а вместе, помогая друг другу, хоть иногда приходилось тащить и за волосы, и за другие… гммм… не упомянутые при хрупкой девушке органы.

Мы пересматриваемся и, когда Олег замечает мою улыбку, с которой, как ни стараюсь, ничего не могу поделать, его лицо заметно расслабляется. Так лучше, потому что рядом с деловым Олегом Игнатовым такой, как я, делать вообще нечего. Не говоря уже о том, чтобы принимать от него подарки.

— Когда Пашка сказал, что будет отцом, знаешь, что я сделал? Я начал его отговаривать. Их с Мариной. Мол, они молодые, мы еще вообще сопляки, еще только-только жить начинаем, на ноги становимся. Да и на родителей они не тянули даже с натяжкой.

Он немного виновато качает головой, но я и не думаю обижаться, потому что помню свою маму в то время, когда для нее вся кухонная наука начиналась и заканчивалась нарезкой хлеба.

— Тогда мы с твоим отцом впервые крепко повздорили. Он мне хорошо врезал. – Олег потирает челюсть, как будто чувствует тот удар до сих пор. – Сказал, что у него будет дочка, и что если я, баран, еще хотя бы слово скажу против их с Мариной решения, он мне больше не друг. Так что пришлось заткнуться, хоть, чтобы быть честным до конца, я все равно остался при своем мнении. А потом появилась ты: такая сморщенная, маленькая и жутко крикликая. Первые недели у тебя, кажется, вообще не закрывался рот.

Снова улыбаюсь, вспоминая рассказы матери о том, как они с папой сходили с ума, потому что я не хотела спать ни днем, ни ночью, и что папина мама, моя бабушка, всерьез предлагала отвезти меня к батюшке и изгнать бесов.

— А потом меня пригласили в гости, - продолжает Олег, - и я увидел тебя орущую даже громче, чем об этом рассказывал Пашка, а я всегда думал, что он преувеличивает. Марина пыталась тебя успокоить, а ты, кажется, кричала только сильнее. И как-то так получилось, что оказалась у меня в руках. И затихла.

Эту историю мне тоже рассказывали еще в детстве. И даже сейчас, хоть я с трудом помню папино лицо и голос, в голове сидит его сказанная по какому-то поводу шутка: «Вот тебе на ней и жениться, Олег, раз кроме тебя этой женщине больше никто не может закрыть рот».

— Я помню, ты называл меня своей маленькой невестой, - краснея, говорю я. Как будто речь идет о чем-то настоящем. В жизни каждой маленькой девочки есть ее взрослый «жених».

— Ви, ты никогда не была мне чужой, - как-то резко переводит тему Олег.