По-моему, Юрий Иванович всю жизнь чувствовал себя виноватым. То ли из-за болезни жены, то ли из-за странной смелости дочери, то ли ещё из-за чего-то. Не знаю.

Мой отец, хороший физиономист и психолог, в какой-то момент поднялся из-за стола и громко сказал:

– Юра, давай выйдем. Ты покуришь, а я расскажу тебе про моего дурака-сына.

– По-моему, Сергей ничего, не глупый, – смутился Юрий Иванович. – Впрочем, я его не очень хорошо знаю.

– Скоро узнаешь! Пошли. Покажу тебе пару беспроигрышных отцовских приёмчиков.

– Зачем, Владимир Степанович?

– Пригодятся. И давай по именам, Вова, Юра. Мы же теперь родственники. Свёкор с тестем. По рукам?

И они вышли в коридор. А Марина занервничала. А я стал её целовать и зацеловал при всех до красных пятен на лице и почти до обморока.

Думаю, Юрий Иванович там, в коридоре, передал моему отцу деньги на нашу свадьбу. Он был очень справедливый. Это уж точно.

А потом мы вызвали два такси и вшестером уехали догуливать праздник в ресторан «Загородный», где мои друзья заказали стол.

Там мы и гуляли допоздна: Димка, Оля, Макс, Лара и мы с Мариной. Третьего моего друга Геши почему-то с нами в тот день не было.

Тот ещё хмырь! Он всё время находил причину вывернуться. Хотя дружил со мной и Димой искренно, с самого детства. Просто Геша всегда относился ко мне больше шутливо, чем товарищески.

Наверное, это такой вид эгоизма. Похожего на странную принадлежность одновременно всем и никому в частности.

В ресторане я в какой-то момент киксанул. Видимо, подвели-таки нервы. Ребята танцевали в полутёмном зале, а мы с Олей сидели за столом, не разговаривая. Помню её трогательные, детские глаза, вопросительные и почти родные.

И у меня выступили еле видимые слёзы.

Прошла молодость! Накрылась свобода! Пропала жизнь!

Гремела музыка, мелькал цветной свет, пахло вином и сигаретным дымом.

Я углублялся в свою тоску. Оля терялась больше и больше. А мне всех и вся было жалко до слёз и до самой печёнки!

Наконец я встал и ушёл танцевать с Мариной. Мы с ней вместе еле держались на ногах.

– Кажется, я сейчас умру, – вдруг сказала Марина.

– Ни фига подобного, – возразил я. – Танцуем до упора. Уплочено!

Разъезжались мы уже далеко за полночь. «Загородный» погас и вежливо гнал гостей в ночную тьму и снежную даль.

Дима с Олей уехали в своё Орехово-Борисово, а мы вчетвером – к нам в Люблино. Девушки в машине дремали, а Макс хохотал и требовал шефа остановиться и заняться делом.

– Макс, заткнись! – в конце концов не выдержал я. – Ты пьян. Каким ещё делом?

– Будем охотиться на белых медведей! – Макс смеялся и пытался открыть дверцу. – Они хорошо идут на свист снежной ночью.

– Уйми идиота! – не выдержал шеф. – Или я его выкину.

– Он не идиот. Он просто в азарте. У меня была свадьба, он был тамадой, устал, ему и нам пора баиньки.

– Вот и поехали баиньки. Куда теперь? На Ставропольскую?

Дома мы заняли парами оба спальных места. Мы с Мариной на раскладном диване «Малютка», а Макс с Ларой на старой софе за платяным шкафом. Квартира была однокомнатной. Двум парам разойтись было некуда. Нам предстояла первая брачная ночь (которая, если помните, не была первой), а им – выполнить традиционный послесвадебный ритуал свидетелей.

– Как твоё самочувствие? – спросил я Марину шёпотом в темноте.

– Утром будет ясно, – укладываясь, пролепетала моя молодая жена.

За шкафом что-то происходило. Возня, мур-муры, ритмичные качи вместе со шкафом. Что делать! Недостаток жилплощади. Молодой огонь. Тайны, невинные пороки, традиции.

– Спи, – сказал я Марине, натягивая ей на голову одеяло, чтобы она ничего не слышала.