Эта история с дровами заметно сблизила отца с Кириллом. Почувствовав, что у него растет не маменькин сынок, а будущий мужчина, отец не только стал с ним больше разговаривать, но даже брать его с собой на службу в выходные дни, когда он в клубе части репетировал с военным духовым оркестром. Кирилл с восторгом наблюдал за музыкантами, разучивавшими с помощью отца те марши, вальсы и фокстроты, которые всегда входили в традиционный репертуар гарнизонных оркестров.

Само звучание оркестра Кирилла просто завораживало. И трубы, и кларнеты, ведущие мелодию, и вспомогательные инструменты – теноры и альты, и высоко повизгивающие флейты, и туба, и валторны, и тромбон – все они нравились Кириллу. Но все же среди этих инструментов ему особо приглянулся один – побольше тенора, но меньше тубы, – на котором с явным удовольствием играл усатый старшина-сверхсрочник. Понравился он прежде всего тем, что вел не тему и не элементы аккомпанемента, а какую-то другую, очень красивую мелодию, прекрасно сочетавшуюся с общим строем музыки. Назывался этот инструмент «баритоном», и его тембр казался поистине волшебным. Волшебным было и мастерство баритониста, немолодого украинца с рыжими усами, всегда подмигивавшего Кириллу, словно приглашавшего его в свою военно-музыкантскую компанию.

Когда Кирилл спросил отца, что за мелодию играет баритон, отец ответил: это «облигато», то есть мелодия, которая обязательно должна звучать, раз уж написана. Она, быть может, и не главная, но без нее музыка выходит – как еда без соли. Кирилл запомнил это на всю жизнь, и когда встречался с музыкой «без соли» – если по науке, то без контрапунктического сопровождения темы, – всегда кривился и называл такое сочинение любительским и непрофессиональным.

В свободное от уроков и занятий в музыкальной школе время Кирилл, как и обычно, много читал. В ту осень, словно по заказу, мама принесла ему «Тимура и его команду» Аркадия Гайдара, которого в действительности звали Аркадием Голиковым и который в прошлом был командиром Красной Армии. Как пояснил отец, Гайдар был командиром не совсем обычным – так получилось, что в боях Гражданской он командовал полком уже в шестнадцать лет.

Залпом проглотив «Тимура» и навсегда влюбившись в его смелых героев, Кирилл к Новому году прочитал и все остальные книги писателя, имевшиеся в школьной библиотеке: и «РВС», и «Школу», и «Голубую чашку», и «Чука и Гека». Но две из книг Гайдара – «Судьба барабанщика» и «На графских развалинах» – произвели такое впечатление, что он, забросив все, сел сочинять нечто подобное под названием «Судьба».

Как вспоминал уже Кирилл Аркадьевич, тетрадки с этим его опусом, бережно хранимые мамой, к сожалению, пропали во время одного из переездов семьи с квартиры на квартиру. Сам же он о содержании своего первого писательского труда ровным счетом ничего не помнил. Но помнил хорошо другое. Когда он сел писать, то неожиданно столкнулся с чисто технической проблемой, о существовании которой и не подозревал.

Проблема состояла в том, что он писал гораздо медленнее, чем думал. Мысль обгоняла руку, выписывающую завитушки, терялась, забывалась, и Кирилл вдруг понял, что надо научиться писать быстро. И, не придумав ничего другого, попробовал писать, как под диктовку, вслед за любым текстом, звучащим по радио. Вначале ничего не получалось. Но вскоре он освоился и стал вместо выписывания букв, как в прописи, писать придуманными им самим значками. Эти значки, вполне похожие на буквы – чаще на печатные, – писались быстро. Но, овладев их написанием, он неожиданно утратил навык правильного рисования букв.