– Только, чур! За ужином вести себя прилично, а то нас всех до срока по домам отправят. А мне бы так хотелось здесь подольше задержаться.

Они шли по коридору и смеялись: трое пожилых мужчин и немолодая женщина – пациенты кардиологического санатория, – смеялись так, как будто им исполнилось семнадцать и впереди у них была еще вся жизнь. На самом деле эти люди готовились достойно встретить свою старость, прекрасно понимая, что срок их пребывания на этом свете уже отмерян где-то наверху, а их инфаркты – лишь звоночки из того небесного пространства, в которое – кто раньше, а кто позже, – но каждый обязательно переместится. И тем не менее они смеялись, словно дети, не думая ни о чем серьезном. Им было хорошо, и, может быть, именно в этом и заключалось их лучшее лекарство.

Квартирные хозяева. – Манька. – «Театр перед микрофоном». – Друзья папы и мамы. – Снова у бабушки. – Квартирантки. – Что такое «черта оседлости»? – Постыдный поступок. – В первый класс. – Кто такой Сизиф? – Помидоры. – «Плохой еврей».

А через день, как это часто бывает – значит, и следует ожидать, – случилась неприятность. Виталию Петровичу после обеда стало плохо: внезапно резко упало артериальное давление, и он впал в полуобморочное состояние. Сосед по палате, со страху позабыв про кнопку экстренного вызова, кинулся на сестринский пост; дежурная сестра сейчас же прибежала, вызвала врача; врач дал команду ставить капельницу; собрался небольшой консилиум – в общем, началась та суматоха, когда все понимают: решается вопрос не столько о здоровье пациента, сколько о том – везти его в больницу не откладывая или немного подождать и посмотреть, что будет дальше. Всем все понятно: санаторий – не больница, здесь реабилитация, а не лечение. Но все равно присутствовавшим при случившемся пациентам из соседних палат видеть это было крайне неприятно. Однако обошлось: Виталия врачи решили никуда не отвозить, приставили к нему надзор и прописали строгое лежание.

Кирилл Аркадьевич узнал о неприятности за ужином. Расстроился, подумав, что причиной приступа могла стать их позавчерашняя «смешная» посиделка. О том же самом не могли не думать и Василий с Викой, и ужин их, впервые, прошел даже не скучно, а просто мрачно. Чувствуя вину, все трое старались не встречаться взглядом, кляня себя за то веселье, которое позволили себе, нисколько не подумав о здоровье. Но был ли приступ следствием их легкомыслия или на то были иные причины, не знал никто. Палатный врач Виталия – женщина без сантиментов, – когда Кирилл назавтра рассказал ей про их посиделку, высказалась прямо:

– Не только отрицательные, но и положительные эмоции вполне способны привести к сильнейшему спазму коронарных сосудов. Причины могут быть столь различны, что только господь Бог их в состоянии определить. А современная кардиология бессильна.

Поговорив с врачом, Кирилл Аркадьевич подумал: «Лихо! Как же жить? Ходить тихонечко и дуть на воду?» И вспомнил, как Ирина Михайловна, его больничный врач, еще тогда, девять лет назад, удивила четкостью своей формулировки:

– Ах, дорогой Кирилл Аркадьевич, – сказала она, отвечая на его вопрос о том, насколько осторожно теперь надо жить, – важна не жизнь, а качество жизни!

Кирилл это запомнил и жил – за исключением диеты и лекарств, – как раньше: реактивно, не вспоминая каждый день о том, что он – инфарктник, инвалид и должен быть предельно осторожен. Перед его глазами всегда стоял знакомый журналист, который, пережив инфаркт, вдруг сник, обрюзг, стал вслушиваться в каждое болезненное проявление организма, потерял интерес ко всему и превратился в полного инвалида, причем – уверен был Кирилл Аркадьевич – инвалида не сердца, а, скорее, головы.