– Так прошло много лет, пока на свет не появился мальчик – Моисей, будущий вождь евреев. Он совсем маленьким попал в семью богатых египтян, получил хорошее образование, но всегда помнил, что он – еврей. И так переживал за свой народ, что ушел надолго жить в пустыню. А в это время в Египте начались страшные бедствия – люди стали сильно болеть и умирать. Умирали и совсем маленькие дети. Но только дети египтян – а дети евреев почему-то не умирали. И тогда Моисей пришел к фараону и попросил отпустить всех евреев из Египта, сказав, что пока не отпустит – бедствия не прекратятся. Фараон сначала испугался и отпустил. А потом передумал и послал за ушедшими евреями свое войско, чтобы вернуть всех назад. Солдаты настигли евреев у берега Красного моря, но тут произошло чудо – море расступилось перед евреями, а перед египетским войском волны снова сомкнулись. Так евреи и спаслись, – затянувшись папиросой, дедушка закашлялся и спросил Кирилла: – Я понятно рассказываю?

– Да, понятно. Даже очень интересно. А что было дальше?

– А дальше Моисей сорок лет водил евреев по пустыне, чтобы они совсем забыли про свое прошлое рабство. Бог посылал им воду и еду – манну небесную. В честь той еды потом евреи стали печь мацу – ты ее с бульоном ел, помнишь? Ну а потом евреи разбрелись по всему свету и стали жить в разных странах. И в нашей стране тоже. Просто евреи – очень талантливый народ – не пьющий, не гулящий, а занимающийся своим делом.

– А каким делом?

– Евреи всегда занимались торговлей – это у них очень хорошо получалось. Почему? А потому, что такие же, как они, евреи жили в разных странах, и им было легко между собой общаться. Ну, а потом, евреи всегда были очень хорошими врачами и музыкантами. И у нас в Советском Союзе очень много талантливых евреев-музыкантов, их все знают и очень уважают.

– Деда, а ты в Бога веришь?

– Верю, Бог все видит и все знает.

– А бабушка?

– Бабушка не верит, но за это ее Бог накажет.

– А как?

– Их вэй, кто знает? Никто не знает.

– Но мои папа и мама тоже в Бога не верят. И я не верю.

– А им и не надо. И тебе не надо. Это надо старым людям. Молодым ни к чему. Вот станешь стареньким, может быть, тоже поверишь. А пока не надо. Надо только всегда помнить, что Бог есть. Кто об этом забывает – тому счастья не видать!

– А язык, на котором вы все говорите? Еврейский?

– Да, еврейский. И называется он идиш. Этот язык очень похож на немецкий – видно, те евреи, что пришли когда-то в нашу страну, раньше жили в Германии. Есть еще один язык – древнееврейский. На нем говорили и писали книги в очень давние времена. И называется он – иврит.

– А ты его знаешь?

– Я – да.

– А бабушка?

– А бабушка не знает. И мама твоя не знает. Это трудный язык, надо долго учиться. Тебе он не нужен, да и идиш не нужен. А то от акцента потом не избавишься. Очень вредный акцент, прилипчивый, неисправимый.

На этом их беседа завершилась. Кто такой «акцент» – Кирилл не понял, но это его и не волновало. Главное – он понял про евреев. Выбравшись из кресла, он со всех ног побежал в огород, чтобы вытащить из грядки несколько морковок. Бабушка их потом мыла, затем терла на терке и выжимала натертое через марлю в стакан. Получался вкусный сладкий сок, который Кириллу очень нравился. Жаль только, что больше одного стакана в день бабушка ему не давала – говорила, желтуха начнется. «Странно, – думал про себя Кирилл, – у меня уже была желтуха, но вовсе не от морковного сока – я и не пил-то его дома никогда».

Лето стремительно бежало к осени. Скоро уже должен был приехать папа и забрать Кирилла.

За лето Кирилл вырос, возмужал, стал сдержаннее. А главное – он подружился с Джульбарсом. По вечерам, когда того спускали с цепи, он сначала бегал между грядками – к этому Джульбарса долго приучала бабушка, не позволяя ему портить посевы, – а потом усаживался у крыльца, на ступеньках которого его уже поджидал Кирилл. Джульбарс высовывал длинный язык, шумно дышал, чутко прислушиваясь к малейшему постороннему шуму, и милостиво давал Кириллу себя гладить. И нередко они долго сидели, тесно прижавшись, и Кириллу казалось, что такого друга у него уже никогда больше не будет. С этого лета Кирилл стал мечтать о том дне – самом счастливом, как ему казалось, в его жизни, – когда у него появится своя, похожая на Джульбарса, собака. И всю последующую жизнь слово «собака» – в первую очередь и неизменно – ассоциировалось у него с овчаркой.