Ничего подобного за ними она никогда раньше не замечала и, вообще, не помышляла о том, что ее гуси способны на такое… Стая взрослых гусей со своим совсем еще молодым потомством, медленно приближаясь, обступила Ольку и, кивая головами на вытянутых шеях, то и дело пригибая клювы к земле, утешающее гоготали, мол, не плачь, не плачь, Оль-га-га-га… Не стоит так убиваться… Ничего страшного ведь не произошло… И дальше все будет хорошо… Вот увидишь, га-га-га… Только не плачь, ага, ага?…
Потрясенная таким необычайным поведением гусей, Олька поднялась на колени, и её вдруг осенило, что гуси, как никто другой, понимают ее, выражают ей свое сочувствие, утешают, и будут так успокаивающе гоготать и смотреть ей прямо в глаза, пока не убедятся, что она окончательно успокоилась, перестала плакать и тревожиться. «Гуси-гуси… Унесите меня далеко-далеко отсюда… Потому, что… потому что меня здесь никто не любит… и даже мама…» – растрогавшись, бормотала она, едва сдерживая вновь подступающие рыдания. Но, испугавшись, что если она таки разревется и гуси, чего доброго, подумают, что они только зря старались ее успокоить, Олька, сделав над собой усилие, подавила возникшую к себе жалость и, еще всхлипывая, прошептала:
– Спасибо, гуси… Я вас… очень… очень люблю…
С наступлением сумерек на поляну прибежал Павлик, растревожил своим появлением уснувших гусей вместе с Олькой, и сказал, что его прислала мама, что она уже не злится на Ольку, и что краска, оказывается, высохла так быстро, что следов от того комка земли на полу вообще не осталось…
Сие означало, что мама Ольку простила. И они с Павликом погнали гусей домой.
Глава VIII
Как-то Толька, будучи еще первоклассником (это произошло, как только они переехали), примчавшись на всех парусах из школы, сообщил маме, что он получил свою первую в жизни «пятерку». Но мама, не желая показать, что разделяет с ним эту радость, сказала, чтобы тот шибко не возгордился, потому как самая первая оценка еще ни о чем не говорит.
Тем не менее, вечером мама шепнула на ушко приятную новость отцу, который отужинав, подозвал Тольку и поинтересовался:
– Ну, шо там о такое, ты о то припёр домой у своём портфеле, га? Чем сегодня сынок порадуеть батько?
– Как будто, вам мама не сказала… – подозрительно косясь на отца, пробурчал Толик.
– Та ничего мне твоя засрата мама не говорила! Ну, так шо о то, двоечку принес, чи шо? Ох и тяжёла ж, наверна, была о та двойка…
– И не-а…И не двойку… – интриговал Толька, бурча себе под нос.
– Ну, тагда – тройку? Ага, значить троешником у нас Толька о то будеть. Молодец, сынок!..
– И не-ет…
– А шо, тада, если не двойку та не тройку?
– Да гадскую пятерку получил… – Приглушил, как мог свою гордость Толька, очевидно приняв таки к сведению замечание мамы.
– Та ну-у?! Та не можеть того быть! Ну-ка, покажи мне свою «гадску» пятерку о то… – искренне засмеялся отец.
Полюбовавшись пятеркой сына, отец закрыл тетрадку:
– Во-от, Толька, учись, учись, сынок. Шоб не дворником о то, та не трахтористом, та не пастухом жеш тебе пришлося о то рабо… – он внезапно прервал назидательную речь и, после паузы, продолжил, но, уже достаточно серьезным тоном, – Шо-то я не по-онял… Толька!
– А! – от неожиданности Толька даже подскочил.
– Хто ж это тебе тетрадку о то подписувал?
– Мама… – недоуменно взглянул на отца Толик.– А че, красиво же…
– Это почему о тут о то… понадписана не моя о то хфамилия, а о той старой карги, га? – лицо отца мгновенно приняло выражение крайней озабоченности.
Но вместо Тольки на вопрос отца отреагировала мама, которая в это время перебирала в углу картошку: