Духами дело не решить, сказал кто-то трезвый и умный внутри Павловой головы. Духи, цветы, конфеты – все это применимо на ранних стадиях, когда ты еще не понимаешь, кто эта женщина, знаешь только: ты хочешь с нею быть. Она может обижаться, потому что ты произнес какую-то фразу, воспринятую ею совсем не так, или же не понял, что она в ресторан хочет, или же заговорил про отпуск – а она уже подумала, что вы с нею в этот отпуск поедете, просто так, через неделю знакомства. Тогда либо ты перестаешь отвечать на звонки, либо покупаешь букет, который посоветует тебе милая продавщица в ларьке, бутылку вина, коробку конфет (хотя твоя пассия вечно сидит на диете, конфеты всегда куда-то быстро из коробки деваются, вот ведь парадокс!) и едешь искупать вину. И через некоторое время искупаешь, чему способствует задушевный разговор и порция хорошего секса.

Врачи советуют обращаться к ним как можно раньше, чтобы вылечить болезнь на ранней стадии. Где-то он, Павел Санников, эту стадию прошляпил.

Он ведь всегда думал, что все у него будет не так, как у других. Что будет – ну вот как у отца с матерью, которые, как в сказке, жили долго и счастливо и умерли в один день, а до этого простиралась длинная жизнь, полная таких прекрасных вещей, как совместный отдых, блины по воскресеньям, внезапные поездки в город – просто так, погулять по Красной площади и Александровскому саду, или в парке Коломенского пройтись, или, например, в Царицыно. Павел не любил новое, отреставрированное Царицыно именно потому, что в том, старом, ощущалась особая романтика, и там они долго-долго гуляли с родителями, кидались охапками огненных кленовых листьев и фотографировались у стен и башен на старый «ФЭД». И всю жизнь, пока родители были живы, Павла не покидало спокойное и твердое чувство: к ним он может прийти всегда и увидеть, что так бывает.

Одна женщина всю жизнь любит одного мужчину, и наоборот, и только так и должно быть со всеми нами до скончания века. Павел и женился-то потому, что ему казалось, будто Ирина – та самая, волшебная, не фея, но уж точно колдунья, с которой каждый день будет сюрпризом.

Он не ошибся, в общем-то. Только сюрпризы все чаще становились неприятными.

Оттого, что позволил самому себя пожалеть, Павел рассердился и духи не купил.

Смысла никакого.

Он отправился к выходу на посадку, сел поблизости и некоторое время читал книжку с телефона, а потом появились работники аэропорта и начали грузить всех в самолет.

Народу в Испанию летела тьма – еще бы, кому не хочется сбежать от зимы, которая, мерещилось, все не желает уходить, все цепляется холодными костлявыми лапами. А ведь уже почти начало мая… Именно майские праздники, видимо, и следовало благодарить за то, что на рейсе на Мадрид оказалось столько молодых семей с неугомонными детьми – и уже сейчас было понятно: покою они не дадут. Станут носиться по проходу, истерически визжать и всячески мешать культурным гражданам. Павел сердился на себя, а виноват, как обычно, весь свет.

Санников недолго оставался в одиночестве: сначала явилась приятная дама средних лет, судя по всему, иностранка, и заняла место у окна, а затем, виртуозно обходя пассажиров, бившихся за багажное место на полках, пришли две девушки, показавшиеся Павлу смутно знакомыми. Точно, он видел их рядом с представительницей турфирмы. Значит, журналистки. У одной еще волосы смешно заплетены в две тощие косички, это Павел запомнил.

– Двадцать один, двадцать два, двадцать три, – считала та, что с косичками, а вторая, белокурая и полненькая, озиралась с некоторым испугом, как будто попала на жертвоприношение по случаю праздника в одном из африканских племен. – Вот тут я сижу. А вы?