– Этот человек, этот король мне не противен.

Иегуда остерег ее:

– Поразмысли как следует, дочь моя. Может случиться, много бед навлечешь ты на свою голову этими словами.

Но донья Ракель повторила:

– Нет, отец, король мне не противен.

Однако, вымолвив такие слова, она без чувств упала на ковер. Иегуда похолодел от страха. Он стал шептать ей на ухо стихи из Корана, он кликнул кормилицу Саад и служанку Фатиму, он велел уложить девушку в постель, вызвал к ней Мусу-лекаря.

Но когда Муса явился в покои Ракели, чтобы оказать ей помощь, она уже спала – спала тихим, глубоким, явно здоровым сном.

Теперь, когда решение было принято, Иегуда расстался со своими сомнениями, он твердо верил: ему удастся исполнить задуманное. Лицо его так и сияло беззаботной отвагой, а рабби Товия то и дело поглядывал на Иегуду с упреком и огорчением. Как может сын Израиля испытывать радость в сию страшную годину бедствий! Но Иегуда сказал ему:

– Укрепи свое сердце, учитель мой и господин, ждать осталось недолго, скоро я принесу тебе радостную весть для наших братьев.

Донья Ракель в иные минуты тоже вся светилась от радости, но порой погружалась в задумчивость, замыкалась в себе – ее душа была охвачена ожиданием. Кормилица Саад лезла с расспросами, убеждала Ракель поведать, что с ней такое творится, но та ей ничего не говорила, и старуха на нее дулась. Спала Ракель по-прежнему хорошо, однако подолгу не могла заснуть, и, когда она лежала без сна, ей все слышался голос подружки Лейлы: «Бедняжка!», а еще ей слышались властные слова дона Альфонсо: «Я так хочу». Но ведь Лейла – маленькая глупая девочка, а дон Альфонсо – доблестный рыцарь и государь.

На третий день дон Иегуда сказал:

– Сегодня я сообщу королю о нашем решении, дочь моя.

– Можно я попрошу тебя кое о чем, отец? – спросила Ракель.

– Говори смело, – ответил дон Иегуда.

– Мне хотелось бы, – сказала Ракель, – чтобы еще до того, как я переселюсь в Галиану, на стенах дворца были размещены изречения, которые в нужную минуту наставили бы меня на путь истинный. Прошу тебя, отец, выбери эти изречения сам.

Просьба Ракели тронула Иегуду.

– Подумай, – заметил он, – пройдет целый месяц, прежде чем работа над фризом и надписями будет окончена.

Донья Ракель ответила с улыбкой, исполненной печали и радости:

– Именно так я и думала, отец. Сделай одолжение, позволь мне побыть это время с тобой.

Дон Иегуда обнял дочь, крепко прижал ее голову к своей груди и сверху заглянул ей в лицо. И надо же! На лице дочери он прочел то же отчаянно-счастливое ожидание, какое переполняло его самого.

Ворота кастильо Ибн Эзра распахнулись, и показалась торжественная процессия во главе с секретарем дона Иегуды, Ибн Омаром. На плечи носильщиков и спины мулов были навьючены всевозможные сокровища: изумительные ковры, драгоценные вазы, мечи и кинжалы наилучшей ковки, благородные пряности; под уздцы вели двух чистокровных лошадей, а еще несли три кувшина, до краев наполненные золотыми мараведи. Караван пересек рыночную площадь, Сокодовер, и двинулся к королевскому замку. Зеваки глазели и удивлялись: какой роскошный караван с подарками!

В замке дежурный камергер доложил королю:

– Посольство прибыло.

Альфонсо, в большой растерянности, спросил:

– Какое еще посольство?

Король оторопел от изумления, когда увидел сокровища, вносимые в покои замка. Подарки, присланные Ибн Эзрой, несомненно, должны были служить ответом на требование короля. Ответ был иносказательный, как принято у неверных. Еврей, как всегда, выражался загадками; его иносказание было слишком тонко, дон Альфонсо его не понял.