– Может быть, и пожелаю, – небрежно бросил Альфонсо. – Во всяком случае, мне хочется видеть, что вы там сделали. Съезжу туда в четверг, а может быть, и раньше. Я тебя извещу. Ты будешь моим проводником. И донья Ракель пусть тоже поезжает с нами, – прибавил он, стараясь говорить все так же небрежно.

Иегуда был глубоко поражен. В душе зародились опасения, как и тогда, после необычного приглашения дона Альфонсо.

– Как прикажешь, государь, – ответил он.

В назначенный час Иегуда и Ракель ожидали короля у ворот Уэрты-дель-Рей. Дон Альфонсо приехал без опоздания. Он отвесил глубокий, подчеркнуто вежливый поклон донье Ракели и дружелюбно поздоровался со своим эскривано.

– Ну давай показывай, что вы тут понаделали, – произнес он с нарочитой беспечностью.

Они медленно двинулись через парк. Грядок с овощами уже не было, на их месте красовались цветы, деревца, со вкусом устроенные боскеты. Небольшую рощицу оставили, как она была. А тихий пруд соединили с Тахо узкой протокой, через которую было перекинуто несколько мостиков. Кругом росли апельсиновые деревья, а еще – заботливо окультуренные лимонные деревья с необычайно крупными плодами, каких до сих пор не знали в христианских странах. Иегуда не без гордости указал королю на эти фрукты: мусульмане называли их адамовыми плодами: именно ради того, чтобы отведать их, Адам преступил Божью заповедь.

По широкой, усыпанной гравием дорожке они направились ко дворцу. Над входом, как и над воротами парка, была помещена арабская надпись: «Алафиа – благословение и мир». Они осмотрели покои. Вдоль стен тянулись диваны, с галереек устроенных по верху стен, свисали гобелены, полы были устланы прекрасными коврами, журчание воды навевало прохладу. Мозаики на фризах и потолках еще не были закончены.

– Мы не решились, – пояснил дон Иегуда, – выбрать стихи и изречения, не испросив твоего согласия. Ждем твоих распоряжений, государь.

Было заметно, что дворец произвел сильное впечатление на дона Альфонсо, хоть тот и ограничивался односложными ответами. Обычно король не обращал внимания на внешние и внутренние красоты замков и жилищ. Но сейчас он на все смотрел умудренными глазами. Еврейка права: его бургосский кастильо чудовищно угрюм, а обновленная Галиана прекрасна и удобна. И все же бургосский кастильо ему больше по нраву: тут, посреди размягчающей роскоши, ему было как-то неуютно. Он заставлял себя произносить вежливые слова, слова благодарности, однако мысли его блуждали где-то далеко, и слова становились все скупее. Донья Ракель тоже говорила мало. Постепенно молчаливость передалась и дону Иегуде.

Патио больше напоминал сад, чем двор. Тут тоже была большая чаша с бившим посередине фонтаном, вокруг тянулись аркады, в которых были помещены матовые зеркала, и сад, отражаясь в них, казался бесконечным. С невольным удивлением король не мог не признать, сколь многое сумели сделать эти люди за короткий срок.

– А ты, госпожа моя, – вдруг обратился он к Ракели, – ты не бывала здесь, пока шло переустройство?

– Нет, государь, – ответила девушка.

– Не очень-то любезно с твоей стороны, – заметил Альфонсо, – ведь я же просил твоего совета.

– Мой отец и Ибн Омар гораздо лучше меня разбираются в искусстве строительства и внутреннего убранства, – возразила Ракель.

– А нравится тебе Галиана – такая, какой она стала теперь? – спросил Альфонсо.

– Они выстроили тебе прекрасный дворец, – не скрывая восторга, ответила Ракель. – Он совсем такой, как волшебные дворцы в наших сказках.

Король подумал: «„Как в наших сказках“, – обмолвилась она. Она все еще чужая в моей стране – и все время дает мне понять, что там, где она, чужой я».