Голос директора дрогнул. Элис не могла смотреть на него, потому разглядывала свои пальцы, внимательно впитывая в себя каждое его слово. В её мыслях давно роились мысли о разводе родителей, она хотела узнать причину, но, услышав понизившийся и запрятавшийся глубоко в горло скорбный голос, она подняла на папу свои большие глаза.

Горячие слезы потекли по его щекам, мужчина поднял взгляд к потолку. Его морщины вырезались на коже, стали ещё виднее, чем были вчера. Голос захрипел, когда он попытался произнести хотя бы ещё словечко. Печаль и ненависть сплотились с унынием и стыдом, сжав сердце меръера. Голос свистел при каждом вздохе, когда тот пытался набраться воздуха и подавить слёзы, чтобы сказать самое важное.

– Я не мог видеться с тобой, потому что твоя мать запретила. О том, что я якобы умер, узнал совсем недавно, и то через знакомую в КЦ. Я не знал, как выйти с тобой на связь, а просто переместиться на территорию Нэр-Мара с моей стороны было бы уголовным преступлением особой тяжести.

Девушка сама была не в силах сдержать плач и потому, протянув дрожащие пальцы к руке отца, взяла его ладонь и приложила к щеке, по которой потекла маленькая слезинка. У угря в мгновение ока покраснели щеки и глазки. Джон приложился губами к её пальцам, а потом, резким толчком с грохотом откатив стул до самого глобуса, поднялся и припал к коленям дочери. Уткнувшись, он повторял снова и снова:

– Прости, Элис, прости…

Нагнувшись, девушка приложила подбородок к его волосам и зажмурилась в надежде задержать слёзы. Элис затрясло. Джон крепко обнял её, хотя у самого сердце билось так гулко, что уши заложило игрой пульса вокруг барабанных перепонок.

Она не видела его два с половиной года. Думала, что он мёртв. Ворочась за вчерашнюю, точнее, сегодняшнюю ночь, она снова и снова обдумывала крупицы информации, которые захватила от Оливера.

Нэрмарцам меняют воспоминания. Что же правдивого было в её жизни? Элис должна была узнать всё, расспросить его обо всём, но при любой попытке выдавить из себя слово она утопала в очередной волне рыданий, которые постепенно уменьшал нежностью отец.

– Тише, тише, радость моя. Всё хорошо. Я жив, ты рядом со мной.

Плавно гладя её пушистые волосы, он полушепотом говорил о том, что её ждёт новый мир, что он будет рядом, что она узнает много нового, заведёт друзей. Что он наверстает всё, что упустил, что не позволит никому обидеть её.

– Твои воспоминания до четырнадцатилетия были заменены на схожие, и многое, что никак не могло связаться с ассоциативным уровнем мышления, оставалось неизменным. Главное для телепатов то, чтобы дети своими пытливыми умами не дошли до неувязок, и, значит, до Верэбриума. Это опасно для здоровья ребёнка и для безопасности страны. Все воспоминания о магии стирались.

– А моя магия? – заикалась она, дрожащей губой пытаясь ухватиться за край одноразового стаканчика с водой, который принёс папа. – П-почему так поздно?

– Ты – первый случай, когда у ребёнка магия проявилась в шестнадцать лет. Было бы гораздо проще смотреть на эту ситуацию, если б твоими родителями были бы нэрмары.

– Подожди… У мамы тоже магия? А она была со мной все эти годы?..

Подступала новая волна рыданий. Стаканчик чуть ли не выпал из дрожащих рук, но слёзы уже были выплаканы и потому девушка лишь зажмурилась.

– Да, Элис. Теперь твоя мама переезжает обратно, на Верэбриум. Она завезёт твои вещи, я принесу их в спальню. Не думай о ней, хорошо? Отныне моя фамилия – твоя, если ты захочешь. Ты хочешь?.. Я буду рядом и сделаю всё, чего бы ты не пожелала, слышишь меня?

Та часто закивала, поднесся к губам стаканчик.