Если принять версию о том, что каждое просвещение является этапом становления самосознания, формирования консолидационных основ единства нации и социокультурной интеграции народа, то этот исторический процесс должен сопровождаться созданием первой связанной истории народа, отвергающей мифологические концепции этногенеза. В азербайджанском Просвещении эта задача была реализована А. Бакихановым, создавшим первый национальный исторический труд – «Гюлистан-Ирам».

Борьба с тиранией и деспотией – лозунг любого просвещения, свидетельствующий о завершении ментальности средневековья. Как писал Ахундов, эти изменения коснулись и литературы, меняющей свои методы и традиции: «Времена Саади и Молла Рафи Ваиз Казвани прошли. Наш век – это уже другой век… Кемал-уд-Довле и Рухуль-гудс – оба прекрасно знают, что после того, как человеческое общество, миновав младенческий возраст, достигло зрелости, подобные средства уже не действенны, они противоречат человеческой природе» (71).

В социально-политическом плане в Азербайджане роль критика деспотии и тирании взяли на себя Вазех (учитель Ахундова) и Касум-бек Закир, состоявший в переписке с Ахундовым – кажущимся самостоятельным и неожиданным феноменом азербайджанского Просвещения, но на самом деле многим обязанным трем своим предтечам (Закир, Бакиханов, Вазех) этого духовного процесса.

Ахундова можно назвать самым радикальным критиком Ислама в мусульманском мире, кроме того, он, видимо, был вообще первым критиком религии на Востоке, сразу же принявшим самую радикальную позицию по отношению как к собственной вере, так и к любой религии вообще (72). Но это типично просветительская, но несколько академическая позиция, так как сам Ахундов был далек от практического просвещения, свидетельством чего стало письмо, написанное ему Зардаби. Но дело не ограничивается только этим, точнее, мы не должны остановиться на этом, если хотим действительно понять личность и роль для Азербайджана этого мыслителя. Ахундов не видел путей трансформации мусульманской культуры, исламской ментальности, восточной политической системы иначе, чем путем их прямой замены на западные ценности, а потому это был случай, когда размывались сами основы, фундамент, на котором только и возможна любая реформация. Не случайно, Ахундов стоит как бы особняком не только от своих современников, даже последователи Азербайджанского Просвещения не так уж и часто ссылались на его наследие. Думается, дело здесь не только в том, что произведения Ахундова, его наиболее радикальные мысли стали достоянием общественности только в советское время. Может быть, маргинальность Ахундова слишком сильно бросалась в глаза, его радикализм, особенно по поводу Ислама, так и не нашел продолжателя (если не считать не менее радикального С. Мехмандарова, жившего, правда, несколько позже) вплоть до советизации Азербайджана. Зарождающаяся и развивающаяся духовная элита Азербайджана конца XIX – начала XX-го века так и не превратила Ахундова в свое знамя, идолизация и культ Ахундова – продукт всецело советского производства. Однако величие этой одинокой фигуры требует нового обращения к его идеям, особенно в области деятельности, направленной на пробуждение мусульманского Востока.

Что представляло собой, в чем заключалась специфика Азербайджанского Просвещения? Хотя об этом есть много специальных исследований, на наш взгляд, необходимо указать главную особенность – взрывной характер просвещения, связанный с российской колонизацией Азербайджана, вырвавшей страну из привычных рамок традиционного восточного развития. Это просвещение разворачивалось на фоне ожесточенной борьбы во многом противоположных друг другу культур, религий, традиций и ментальности, оно явилось одной из форм встречи и диалога Востока и Запада. Азербайджан часто переживал за свою историю, и переживает сегодня культурный шок от встреч с иными цивилизационными ценностями, результатом которых стала череда заметных культурных трансформаций, вырывающих Азербайджан из размеренных рамок исторического развития.