В таких случаях он оставлял невозмутимый праведнический тон и с хитрецой отвечал, что все эти христианки для его миссии не подходят, ибо соитие с замужними, как прекрасно им, лукавым фарисеям, известно, есть грех прелюбодеяния. А будь у них хоть с горчичное зерно смекалки и призадумайся они на минутку, то сообразили бы, что оставшаяся часть женской паствы, то бишь вдовицы и девицы, спят и видят, как бы околдовать мужчину, оженить его по законам божеским и человеческим и выстроить с ним дом, милый дом, с жаровней, детишками, кошками и собаками. А кто же, братья мои, поверит Христу-женатику. Жена первая и не поверит!

– Проповеднику, зарубите себе на носу, простаки вы немытые, мало быть верующим. Надо еще быть достоверным.

В четыре часа пополудни на равнинах пампы начал задувать сухой ветер.

Христос из Эльки все шел и шел, и волосы лезли ему в глаза. Потом он остановился, поднял голову и приставил ладонь козырьком ко лбу. Вроде бы вдали у холмов завиднелся щебневой отвал, а с ним и крыша завода – в пампе это зрелище напоминало «корабль на якоре посреди пустыни», как писали поэты севера. Железная дорога, тем не менее, бесконечной линией тянулась дальше на юг.

Надо думать, где-то она все же завернет.

В этот миг в плавильном котле дня случилось чудо: железную дорогу перелетела бабочка. «Мимолетная бабочка», – восхитился Христос из Эльки, недоумевая, откуда она могла взяться. Бабочка была оранжевая с черными глазкáми на крыльях.

Следя за ее порханием, Христос из Эльки кое-что надумал. Бабочка исчезла на востоке. Почему бы не срезать путь? Короче выйдет. В конце концов, Предвечный Отец, направляющий его стопы, будет посильнее всяких там миражей.

Он еще немного поразмыслил и утвердился в своем решении.

Свернул в сторону от железнодорожной ветки и бодро зашагал по равнине. Солнце будто впало в ярость от его нахальства. Он извлек из пакета плащ из тафты и намотал на голову, как тюрбан. Бабочка улетела ровно туда, где он вроде бы различил щебневой отвал и заводскую трубу. Он вспомнил, что в юную пору его заработков на селитряных приисках старожилы рассказывали: когда в самый тяжкий полуденный час из ниоткуда возникает бабочка – это душа умершего ребенка желает скрасить вам зной. Дети в пампе тогда мерли как мухи, потому что ни врачей, не лекарств и в помине не было.

Отмахав несколько минут по горячему песку, в котором утопали сандалии, Христос из Эльки потерял из виду пути, телеграфные столбы и все прочие признаки человеческого присутствия в пейзаже. «Ходящий хожеными тропами не оставляет следа», – вслух сказал он себе то, что часто повторял в проповедях. И приободрился, подумав о хорошем: славно, что он идет налегке.

Каких только тюков, каких только манаток не перебывало у него за годы странствий: деревянные чемоданы, парусиновые сумы, флотские вещмешки и просто узлы из одеял. Одно время он даже таскал за собой старый пиратский сундук, который нашел зимним вечером в Темуко, в заброшенном доме, где пережидал дождь, но сундук был такой громоздкий и неудобный, что пришлось бросить его на очередном полустанке. Все его имущество – мешки, сумки, узелки – ждала одна и та же судьба: от износа они приходили в негодность, и хозяин выкидывал их. Либо их крали – к примеру, совсем недавно приделали ноги красивому красному деревянному чемодану, резному и с металлическими уголками, который ему пожаловала одна богомолка из города Линарес.

Теперь же он обременен лишь невесомым бумажным пакетом. В нем есть все потребное для жизни. Всякий раз, когда его попрекали францисканской бедностью, он ответствовал, что рожден не себя холить и лелеять, а помогать ближним. В особенности больным, слабым, а пуще того – нищим духом. Лучше быть, чем иметь. И пусть критиканы и фарисеи не обольщаются, братья мои, – учтивым тоном нараспев декламировал он, – он тот, кто он есть, весь напоказ, нищий Христос, живет без прикрас, Христос отпущающий, благой, терпеливый, босой и нагой, поедатель дорожной пыли, Христос из Чили.