Тут, впрочем, проблема: кто именно представительствует – Венедикт или Веничка? И второй вопрос: грамматически неясно, за кого представительствует Вен. Ерофеев. За советскую обыденную жизнь или же за мировую культуру? Это не комментатор виноват, у нас всегда так получается, что одно вроде бы говоришь, ан нет, еще и за что-то неожиданное представительствуешь. В общем, все уже договорились, что в случае Ерофеева речь идет о свидетельстве и представительстве, отчего хочется понять смысл этого свидетельства и – насколько оно выцвело теперь, через годы.

В самих «Записках психопата», открывающих данную книгу, особого представительства и свидетельства не видно, тут просто классический роман воспитания, писанный в бесхитростной дневниковой форме. Сама психопатия имеет вполне подростковый характер, то есть – вполне в русле общей мировой культуры. Но даже когда Ерофеев впоследствии составит свою «Маленькую лениниану», то и в этом тоже не будет никакого диссидентского дискурса, но искренняя юношеская пытливость, которая находит себе выход в выяснении истинности или ложности некоего Ленина, который явно представительствовал за Вениамина перед кем-то. То есть заставляя подозревать, что основным психологическим основанием творчества Вен. Ерофеева была вечная юность, прошедшая, увы, в дурном государственном климате.

В чем, собственно, проблема этой самой психопатии, заявленной автором в своих хорошо вычитанных и переписанных «Записках психопата»? Например (в обиду шестидесятникам и т. д.), тут не видно никакого движения времени. Не оказали влияния на дискурс Ерофеева ни журнал «Новый мир», ни журнал «Юность», ни Солженицын, ни Аксенов с Гладилиным. То есть о каком-то изменении степени свободы в условиях советской густопсовости речи нет. Документ поэтому вовсе не является публичным в смысле публичности общественно-трибунной – представительство идет по типу арии г-на Мармеладова, исполненной им при первой встрече с г-ном Раскольниковым: «Выходите, скажет, вы! Выходите пьяненькие, выходите слабенькие, выходите соромники. И мы выйдем все, не стыдясь, и станем». Отсутствие упоминания г-на Мармеладова или же г-на Достоевского в главе «Есино – Фрязево» из «Петушков» весьма удивляет, кстати.

Вот что самое ужасное сделал Вен. Ерофеев – уже через Веничку: он подарил полулитературному народу хныкающий дискурс, поддержанный затем Дуней Смирновой в ее критических заметках о жизни. Имеется в виду прежде всего проза, ранее почему-то названная «Василий Розанов глазами эксцентрика». А я девушка сладкая нежная тонкая умная, а чего это они вокруг такую херню на свет производят, мучают меня, мучают – воду на голову льют, пидорасы! Красиво мне не делают и хорошо мне не делают, и даже удовлетворительно не делают! А делают только плохо!

То есть суть дискурса Ерофеева состоит в постоянных жалобах некоему папе. Тому же папе, которому адресованы уже и «Записки психопата». Перед кем-то он же выставлялся, демонстрируя свои тонкость и свободолюбие.

Другой дискурс состоит в сравнении воздействия советской власти и водки, плохой власти и плохой водки, – которая, однако, воздействует по-разному: побуждая ли к героическим и активным действиям, побуждая к возвышенным чувствам или дружескому общению, или же погружая в глубины самопознания. В данном случае мы имеем дело с последним вариантом, вся роковая прелесть которого и состоит в том, чтобы отвоевать себе место наравне с первыми двумя, общественно-героическими вариантами. Даже как бы отчасти под них подладившись, но – их дополнив и осветив внутренним светом.