Отражаясь светом приборной панели в лобовом стекле автомобиля, я ехал к месту работы Ирины – цеху в складском районе Екатеринбурга, вдалеке от спальных районов и магазинов. Заводская улица кишела мрачными черными фурами, полнилась синими выхлопными газами и серым стоячим смогом, который ветер ленился по утрам разгонять. Я проехал через длинный коридор пара из канализации и дыма от круглосуточно работающих производственных зданий, изредка освещаемых яркими фонарями, но свет этот не внушал ничего хорошего, делая темноту за своими границами еще более мрачной и пугающей. Зрачки, привыкающие к белому, не видели почти ничего в остальных местах. Небо затягивала дымка тумана, смешанного с тягучими, словно прилипшими к городу, облаками. Я проехал самый насыщенный предприятиями район и на его окраине, ближе к окончательной серой пустоте загородного пространства, на одной из последних имевших название и отображавшихся в навигаторе улиц, я увидел аккуратный, маленький свежеокрашенный синий цех, укрывшийся в череде одинаковых безжизненных зданий, которые всегда обрамляют собой естественные границы любого крупного города. Официально очерченная стоянка возле здания была заполнена еще теплыми, не покрывшимися инеем автомобилями прибывших на работу сотрудников, но я с легкостью припарковался на пустой, почти никому не нужной окраинной дороге. Длинная фура, с трудом завернувшая сюда с прилегающей трассы, остановилась задом у входа в цех, и несколько грузчиков резво стали забирать из нее тонны замороженных овощей своими автоматическими погрузчиками. В восемь часов утра город, как единый слаженный организм, наполнялся работой каждой из составлявших его миллионов живых, взаимосвязанных друг с другом клеток. Не заглушая двигатель, я вылез из теплого салона автомобиля, держа в руках два пластиковых стакана свежего кофе. Ирина уже шла ко мне, показавшись со стороны кабины длинной и неуклюжей фуры. На ней были короткие зимние сапоги, темно-синие джинсы, плотная белая куртка с пуховым воротником и серая шапка поверх черных волос. Лицо было гладким, без явных морщин, но ничем особо не привлекательным – обычное, проходное лицо, которое с трудом можно запомнить. Взгляд ее был недоверчивым, а движения аккуратными, она видела меня в первый раз.
Одновременно с личным знакомством в офлайне я предложил девушке кофе, и мы на морозе выпили первый и последний в нашей жизни общий напиток. Сесть в машину погреться она уклончиво отказалась, ссылаясь на работу и множество дел.
– У нас с утра сейчас самый аврал, – сказала она хриплым прокуренным голосом, как у подростка с окраины любого города. – Не уверена, что это хорошая идея. Мы с Матвеем совсем не общаемся с тех пор, как я вернулась из Омска.
Она, видимо, там училась или что-то вроде того. Такой незначительный факт показался мне не заслуживающим пристального внимания. Я продолжал настаивать, что маленький родственный визит не создаст никаких проблем. Для убедительности я покрутил в руке запасной ключ от квартиры Матвея, который он так любезно оставил.
– Не знаю вообще, я тебя первый раз вижу, – не унималась Ирина. – И с братом мы вообще не ладим, мы как чужие друг другу. Два инородных предмета на едином генеалогическом древе.
Так или иначе, как следует давить на совесть я мог, к тому же мог вызвать изрядную долю жалости, так что девушка перестала прямо отказывать.
– Ладно, может, я смогу выделить время, но тогда мне понадобится помощь, чтобы развезти до обеда всю нашу еду.
Ирина работала в компании, занимающейся кейтерингом – готовкой и доставкой еды, в основном в крупные и малые офисы на постоянной основе по договорам. С восьми до одиннадцати часов каждого буднего дня они жарили и варили десятки блюд на промышленной кухне – наборы из супов, гарниров, десертов, диетических комплектов, вегетарианских, постных, всех прочих, а потом доставляли проголодавшемуся офисному планктону. Работа невесть какая, но Ирина говорила о ней с придыханием и уважением к собственному труду, чувствуя гордость и собственную важность. Потом отведенное на перекур время закончилось, и она побежала обратно в контору – синее окрашенное здание, в котором уже кипела работа над разгруженными из фуры овощами.