. «Мы видим,– отмечал В. И. Ленин,– государство обычаев, авторитет, уважение, власть, которой пользовались старейшины рода, видим, что эта власть признавалась иногда за женщинами…– но нигде не видим особого разряда людей, которые выделяются, чтобы управлять другими…»[8] При разборе конфликтов старейшина рода прибегал к помощи посторонних лиц, которые могли засвидетельствовать воспроизводимые участниками спора события или факты. На протяжении всей истории первобытного общества, от первоначальных этапов до его распада, у разных народов внутри родовых общин существовали разнообразные формы управления, при которых все возникающие споры разрешались самими заинтересованными людьми при участии старейшины (вождя, сахема)[9].

Одна из первых более-менее структурированных норм, регламентирующих получение вербальной информации, содержится в дошедшем до нас законнике Хаммурапи (правил Вавилоном в XVIIIв. до н.э.), где уже в самом начале, в 3-м параграфе, устанавливается ответственность за дачу ложных показаний: «Если человек выступит в судебном деле для свидетельствования о преступлении и не докажет сказанных им слов, то, если это судебное дело о жизни, этого человека должно убить»[10]. Наказание заслуживает и свидетель, солгавший «в судебном деле о хлебе или серебре». Еще ряд норм рассматриваемого нормативно-правового акта (параграфы 9—11, 13) устанавливает обязательное участие свидетелей при рассмотрении дел о кражах и скупке краденого.

В законах Древней Индии, названных именем мифического прародителя людей Ману (Манавадхармашастра), составленных, как указывает индийский историк и юрист К. П. Джаясвала в 150–120гг. до н.э.[11], положение свидетеля в судебном разбирательстве выглядит достаточно своеобразно. Так, в п. 138 гл. IV к свидетелю предъявляется требование о том, что «надо говорить правду, говорить приятное, не следует говорить неприятную правду, не следует говорить приятную ложь – такова вечная дхарма». При этом в п. 255 указывается на то, что «кто говорит добродетельным людям о себе противное истине, тот в этом мире самый крайний злодей» и, продолжая осуждать лжецов, в п. 256 говорится о том, что «все вещи определяются словом, имеют основанием слово, произошли от слова; кто же нечестен в речи, тот нечестен во всем».

Ну и, конечно, устанавливались требования к качествам допрашиваемых, кого можно допускать или не допускать к свидетельствованию: «В судебных делах должны допускаться и выбираться свидетели из людей, достойных доверия, знающих свои обязанности, чуждых жадности, некорыстолюбивых, а других не допускать… главы семейства, люди, имеющие детей мужского пола, жители той же местности, принадлежат ли они к классу воинов, купцов или рабов, могут быть допускаемы к свидетельству, а не первые попавшиеся, за исключением случаев необходимости.

Пусть дают свидетельские показания относительно женщин – женщины, относительно дважды рожденных – такие же дважды рожденные и т. д.».

«Не должны допускаться к свидетельству:

• ни заинтересованные в иске, ни родственники, ни соучастники, ни враги, ни ранее изобличенные, ни пораженные болезнями, ни опороченные;

• ни лица, находящиеся под влиянием денежного интереса;

• ни больные люди, способные на преступления;

• ни друзья, ни люди заведомо недобросовестные».

Нельзя «позвать в суд свидетелем ни короля, ни рабочего низшего класса, ни ученика, ни аскета, отрешенного от всех мирских отношений, ни человека в скорби, ни пьяного, ни сумасшедшего, ни человека в гневе, ни вора, ни голодного, ни жаждущего, ни влюбленного, ни старика, ни ребенка, ни занимающегося запрещенным делом, ни человека, имеющего жестокое ремесло, ни человека, вполне зависимого».