Мы доходим до развилки и продолжаем идти по правому ответвлению пути.

В конце спуска нас ждет еще одна развилка, и на сей раз Джексон берет влево. Мы преодолеваем еще несколько защитных заклятий, затем пол под нашими ногами вдруг становится горизонтальным, без уклона. Мы находимся в огромном зале, в котором горят столько свечей, что мне приходится несколько раз моргнуть, чтобы глаза привыкли к свету.

– Что это? – шепчу я, потому что в таком месте невольно хочется перейти на шепот. Зал огромный, с высоченным потолком, и везде сверкают пласты скальных пород и льда – это самое потрясающее чудо природы, которое когда-либо видели мои глаза.

Это похоже на сон… до тех пор, пока я не замечаю в одном из углов вделанные в потолок цепи с кандалами – прямо над парой заляпанных кровью ведер. Сейчас кандалы пусты, но оттого, что я вижу их, благоговейный трепет, вызванный красотой этого зала, сразу же проходит.

Джексон замечает, на что я смотрю – мне сразу становится понятно, что здесь подвешивают людей, чтобы из них вытекла кровь, – и встает передо мной, чтобы загородить от меня кандалы и ведра. Я не спорю, поскольку мне ясно, что эта картина еще долго будет являться мне в кошмарных снах, так что мне совсем необязательно снова видеть ее наяву.

Похоже, Джексон считает так же, потому что он быстро тянет меня за собой к самой большой арке, хотя пол здесь тоже скользок и бугрист.

– Готова? – спрашивает он, когда мы добираемся до арки.

Я киваю, а что мне остается делать? И, чувствуя руку Джексона, крепко обхватывающую мои плечи, вхожу в ледяную арку, чтобы встретиться с Кровопускательницей.

Не знаю, что именно я ожидаю увидеть по ту сторону ледяной арки, но определенно не то, что предстает моим глазам.

А предстает им роскошная гостиная с потолком и стенами, украшенными такими же сверкающими пластами скальных пород и льда… а также очень большая, защищенная стеклом картина, написанная в стиле импрессионизма, на которой изображен луг с маками и на которой полно оттенков красного, синего, зеленого и золотистого цветов.

При виде картины я столбенею точно так же, как остолбенела, увидев в комнатах Джексона рисунок Климта. Картина прекрасна, и чем ближе к ней я подхожу, тем меньше у меня остается сомнений, что это оригинал, принадлежащий кисти Моне.

Впрочем, если вы живете не одну тысячу лет, вам, надо полагать, нетрудно раздобыть произведения всемирно известных мастеров – и вполне возможно, что вы купили их еще до того, как к этим мастерам пришла слава.

Остальная часть комнаты напоминает гостиную – но не обыкновенную, а такую, которая повергает в шок. В одной из боковых стен красуется вырубленный в скале гигантский камин, другие стены уставлены шкафами, полными книг в переплетах из разноцветной потрескавшейся кожи, а пол устлан громадным ковром с рисунком, похожим на взорвавшийся букет цветов.

Посреди комнаты спинками к огню стоят два больших каминных кресла с подлокотниками, обитые материей того же оттенка красного, что и маки на картине. Напротив, отделенный от них длинным прямоугольным журнальным столиком из стекла, стоит удобный диван цвета соломы.

А на диване, поджав под себя ноги, сидит прелестного вида старушка, одетая в синее платье в восточном стиле. У нее короткие седые кудри, смуглая кожа, очки в цветной оправе, и она читает книгу.

Положив книгу на столик, она поднимает взгляд и смотрит на нас с мягкой улыбкой.

– За четыре месяца четыре визита, – говорит она. – Осторожнее, Джексон, ты меня разбалуешь.

Голос у нее под стать виду – приятный, спокойный, с правильным выговором, – и у меня возникает такое чувство, будто меня разыграли. И это самый опасный вампир на земле? Та, кого Джексон называет