– Нам пора, – говорит Джексон и, расстегнув молнию на моем рюкзаке, достает флягу из нержавеющей стали. – Тебе надо попить воды до того, как мы продолжим путь. Здешняя высота бывает безжалостной.

– Даже к горгульям? – прикалываюсь я, снова прислоняясь к нему, поскольку чувствую, что так надо.

– Особенно к горгульям. – Он ухмыляется, протягивая мне флягу.

Я пью скорее потому, что Джексон смотрит на меня, чем потому, что мне действительно хочется пить. Это мелочь, и спорить о ней не стоит, тем более что здешний климат он знает куда лучше меня. Чего мне совсем не нужно, так это прибавить ко всем моим проблемам еще и обезвоживание.

– Я могу съесть батончик мюсли? – осведомляюсь я, вернув ему флягу.

– Само собой, – отвечает он, роясь в рюкзаке.

Прожевав несколько кусков, я спрашиваю:

– Сколько времени нам еще добираться до пещеры Кровопускательницы?

Джексон снова берет меня на руки и думает.

– Это зависит от обстоятельств.

– От каких?

– От того, встретятся ли нам медведи.

– Медведи? – верещу я, поскольку мне никто ничего не говорил о медведях. – Разве они не в спячке?

– Сейчас март, – отвечает он.

– И что это значит?

Когда он не отвечает, я тыкаю его в плечо.

– Джексон! Что это значит?

Он лукаво улыбается.

– А то, что посмотрим.

Я тыкаю его еще раз.

– На что…

Он срывается с места еще до того, как я успеваю закончить вопрос, и мы переносимся по склону горы: Джексон и я. Вернее, Джексон, я и, по-видимому, несколько медведей.

Я на это не подписывалась.

У меня такое чувство, будто до следующей нашей остановки проходит всего несколько минут, но, посмотрев на мобильник, я вижу, что прошел еще час. Значит, если мы переносились с той же скоростью, что и прежде, то сейчас от нас до Кэтмира примерно пятьсот миль.

– Это здесь, – говорит Джексон, но это я уже поняла – по его сжавшимся губам, по напрягшимся плечам.

Я озираюсь, ища глазами вход в ледяную пещеру, где мы должны встретиться с Кровопускательницей, но везде вижу одну только гору. Гору и снег. Впрочем, я не знаток ледяных пещер.

– Мне надо знать что-то еще? – спрашиваю я, когда он берет меня за руку и ведет к подножию горы.

– По правде говоря, тебе столько всего надо узнать, что я даже не знаю, с чего начать.

Поначалу я смеюсь, поскольку думаю, что он шутит, но, быстро взглянув на его лицо, понимаю, что это не так. И напрягаюсь.

– Может, ты выдашь мне сокращенную версию? – предлагаю я, когда мы вдруг останавливаемся опять, на сей раз перед двумя гигантскими кучами снега.

– Не знаю, какой от этого будет толк, но попробую. – Он качает головой и рукой в перчатке трет бедро таким нервным жестом, какого я не видела у него никогда; повисшее между нами молчание длится, длится и длится. Мне уже кажется, что он передумал и так ничего мне и не скажет, но тут Джексон шепчет, еле слышно произнося слова:

– Не подходи к ней слишком близко. Не пытайся пожать ей руку, когда будешь знакомиться с ней. Не…

Он осекается, и на сей раз проводит ладонью уже не по своему бедру, а по лицу и, когда говорит опять, его слова сливаются с волчьим воем, но я все же слышу их:

– Из этого ничего не выйдет.

– Ты не можешь этого знать, – отвечаю я.

Он вскидывает голову и устремляет на меня такой взгляд, какого я не замечала у него прежде. В его темных обсидиановых глазах пляшут серебряные огоньки и отражаются отчаяние и множество других чувств, понять и истолковать которые я не могу.

– Ты же понимаешь, что она вампир, верно?

– Конечно. – Я никак не пойму, к чему он клонит, но в библиотеке они все говорили достаточно ясно.

– Если она какое-то время не ела, – говорит Джексон, кривя рот в гримасе, которой я не могу не заметить, – то у нее, вероятно, будет там источник пищи.