Она забарабанила по двери кулаками, и дверь открылась сама собой. «Да здесь не заперто?» – удивилась Михайлова и переступила порог. В вестибюле было пусто, но стоял какой-то неприятный, тревожащий душу запах. «Эх, и задам же я сейчас Локридскому», – подумала она, завернув в сторожевую каптерку.

Телевизор в каптерке работал, но сторожа не было. Значит, куда-то отлучился. Сигнализация была включена. На «Рубине» горели все лампочки. Светилась даже ячейка входной двери, которая по идее должна мигать. Зоя Павловна пожала плечами, выключила телевизор и вернулась к дверям. К датчику входной двери был приляпан пластилином магнит. «Так-так, – покачала головой Михайлова. – Дверь разблокирована, сторожа нет. Заходи, кому не лень и бери, чего хочешь! Ай, да Локридский, ай, да сукин сын…»

Зоя Павловна накинула на дверь крючок, вернулась в каптерку и позвонила в отдел вневедомственной охраны.

– Снимите с пульта музей! – сказала она.

– Снимаем! – ответили на пульте.

Научная сотрудница отключила охранный прибор «Рубин» и направилась к себе в кабинет. По пути предстояла одна неприятная процедура – прохождение через зал с восковыми фигурами. Зоя Павловна не из трусливой категории женщин, однако от этих фигур ей было не по себе. Именно от этих, питерских, а не от других. На ее счету музей четыре раза предоставлял площади различным историческим выставкам с восковыми персонажами, и к ним она всегда относилась спокойно, но эта экспозиция вызывала у нее отвратительные чувства. Здесь были цари, их жены, дети, а также известные государственные деятели. Больше всего Зоя Павловна боялась Ивана Грозного. Глаза у него были совершенно белыми от бешенства, а жилистые паукообразные руки настолько правдоподобными, что казалось – того и гляди схватят за юбку. Сталин также не располагал к эстетствующему умилению. Он смотрел живыми, черными глазами – жестко и недобро, хотя и мимо. Но чем больше в него вглядываешься, тем сильнее создавалось ощущение, что сейчас он выйдет из оцепенения и повернет на тебя свои блестящие зрачки. Берия из-под шляпы и тонких очков смотрел так, что невольно холодело под ложечкой. Даже Николай Первый таил в себе что-то необъяснимо зловещее. Вот кто из экспозиции совсем не вызывал страха, так это Петр Первый. В его облике не было ничего безумного, хотя глаза тоже были на выкате, но смотрели они куда-то очень далеко, Бог знает в какие запредельные дали.

Зоя Павловна не без трепета шагнула в темный зал с восковыми фигурами и, покосившись на Ивана Грозного, прибавила шаг. Пока она шла, старалась не смотреть на восковых царей и государственных деятелей с хитрыми прищурами и жуткими руками, но спиной настолько ощущала их присутствие, что последние метры пришлось бежать галопом.

Когда Михайлова вылетела в коридор и захлопнула за собой дверь, то почувствовала, что этот тревожащий душу запах усилился. В темной глубине коридора, где вчера сантехники бросили свои инструменты, лежало что-то черное и объемное. «Никак батареи?» – мелькнула первая мысль. Только с каждым шагом Зоя Павловна чувствовала, что у стены рядом с инструментами лежит не что-то, а некто. «Никак восковая фигура?» – была вторая.

Но когда Михайлова подошла поближе, то взвизгнула так, что заложило собственные уши. Это был сторож Локридский. Он лежал лицом вниз в какой-то ужасной, неестественной позе. Одна рука упиралась в стену, другая закрывала пробитую голову, из которой расползлась по полу его черная кровь. Именно от крови и исходил этот леденящий затылок запах…

Зоя Павловна, визжа и прикрывая ладонями виски, понеслась обратно: сначала по коридору, затем через зал с восковыми фигурами, стараясь на них не смотреть. Но, когда краем глаза зацепила Ивана Грозного, то завопила с новой силой. Он смотрел в ее глаза и зловредно улыбался. Михайлова выбежала в вестибюль и вдруг с ужасом услышала сзади скрип чьих-то сапог.