Между нами стоял мужчина, тоже с сединой в бороде, и тоже довольный. Даже несмотря на то, что вместо правой кисти у него из-под рукава торчал сдвоенный крюк. Это он говорил со мной. Трындел без остановки, что я дома и что все получилось.

– Отдыхайте, Матвей Александрович, не беспокойтесь! Мы вас в дом перенесем, – в его голосе я слышал заботу. Перестав сопротивляться слабости, отключился под продолжающееся мерное бормотание: – Неужели получилось? Как жаль, что барин не дождался, не пережил…

Пробуждение было необычным – уже и не припомню такого состояния. Выспался, отдохнул, ничего не болит, нигде не затекло, отходняка и похмелья нет, в школу или на пары не опаздываю. Потянулся на довольно удобном матрасе и покрутил головой. Обнаружил, что лежу на железной, скрипящей пружинами, старой кровати.

Кованая спинка с завитками и цветочками сильно потускнела, на ней собралась пыль, а в левом верхнем углу ярко блестела на солнце тонкая паутина. Огромная подушка, в которой голова утонула почти целиком, пахла увядшими травами – что-то луговое с примесью земли.

Стены измазаны побелкой, деревянное окно с растрескавшейся рамой, под потолком вьется змейкой проводка, прямо как в старых подъездах на Арбате – два черных переплетенных провода. Ведут к центру потолка, с которого свисает одинокая лампочка.

Комната оказалась небольшой, метров десять квадратных. Помимо кровати, на которой я поскрипывал пружинами, у стены стоял комод, накрытый кружевной скатеркой ручной работы. На комоде стояли белые фигурки, издалека похожие на слоников. Приглядевшись, я понял, что либо это очень хреново сделанные слоники, либо таких уродцев в нашем мире я не встречал.

Над комодом висело несколько старых фотографий, будто из начала прошлого века. Бородатый мужик стоял, положив ладонь на спинку стула, на котором сидела женщина, а вокруг них (четверо)детей. Рядом с семейным снимком – отдельные портреты. Но разглядеть детали не получилось, я видел лишь замыленные от старости и потерявшие резкость силуэты.

Я встал с кровати, прошелся до двери. Там стоял стул, на котором лежала одежда. Штаны, рубашка и куртка, похожая на джинсовую, а на полу – грубые ботинки. Все с виду новое, но фасон и стиль очень напомнил форму работяг того же времени, что и на фото.

Одевшись, я подошел к окну, в надежде увидеть хоть какие-то знакомые виды. Вид открывался примерно со второго этажа и довольно скудный: яблоневый сад с лысыми тропинками, разбегающимися среди всего этого великолепия, колодец и покосившийся старый сарай. М-да, это точно не Ясенево. Если только Царицыно – там вроде есть какой-то парк оформленный под старину. Хотя все равно сомнительно, что река могла меня туда вынести.

Моих вещей нигде не было. Документы, телефон, банковские карты и самое главное – телескопическая палочка-выручалочка – все как в воду кануло. Хотя, может, и не «как»…

Дверь поддалась легко, лишь едва скрипнули петли. Я вышел в коридор, увидел несколько дверей и лестницу вниз. С первого этажа доносился шум, будто кто-то готовит – бряцнула посуда, зашипело горящее масло.

Заглянув еще в одну комнату с незапертой дверью, я спустился в просторный холл, пытаясь определить, откуда еще доносятся звуки, помимо кухни. Я слышал шаги и приглушенные разговоры.

Все вокруг было странным. Старым и странным. Что-то подобное я еще в школе на последнем звонке видел, когда нас культурно вывозили в Захарово – смотреть, как Пушкин провел детство. Потемневшая мебель, часы с кукушкой, клетка с какой-то мелкой молчаливой пичугой, латунная мелочевка на комодах, не хватало только таблички: «Сто лет назад здесь жил и работал великий Сам».