– Еще как! И пресс, пожалуй, потяжелее и посильнее, и уж если нажмут, то, верно, живьем из-под него не выберешься…

Когда они вернулись в кабинет, Шамсиев сел в свое кресло, а Вахрамеев долго стоял возле окна, будто пытаясь что-то разглядеть в зеленой гуще раскинувшегося за ним сада.

Озабоченность местного детектива была понятна Шамсиеву. Ведь еще там, в кабинете у прокурора, Вахрамеев сидел молча, не проронил ни слова. Теперь же, когда ему предстояло отдать уголовное дело приезжему следователю, отдать после того, как он потерпел фиаско, его, вероятно, навещали не лучшие мысли и чувства.

Наконец Вахрамеев отодвинулся от окна и, вынув из кармана связку ключей, подошел к сейфу. Открыв его, он вынул пухлый том уголовного дела и, вернувшись, протянул его Шамсиеву.

– Вот, Булат Галимович. Здесь все, что нам удалось собрать за месяц…

Взяв дело в привычно желтой картонной обложке, с регистрационным номером и названием, выведенным от руки черной тушью, Шамсиев положил его на колени и произвольно, словно загадав какое-то желание, открыл страницу.

Взору его предстала цветная фотография молодой дамы с улыбающимися голубыми глазами, дамы, о которой мужчина, знающий толк в женщинах, сказал бы, вероятно: не писаная красавица, но уж, верно, сведет с ума, если захочет.

Чистое загорелое лицо, раскосые глаза, светло-русые волосы, маленький вздернутый носик, алые просящие губы – это ли не мечта всякого мужчины.

С цветом ее глаз и волос удачно сочетались голубое платье в белый горошек и белые бусы, опоясывавшие длинную горделивую шею.

– Она? – спросил Шамсиев, подняв глаза и посмотрев на Вахрамеева, сидевшего в соседнем кресле и наблюдавшего за ним.

Следователь как-то искоса, чуть холодно взглянул на фотографию.

– Да, – оборонил он устало. – Та самая Аристова Людмила Павловна… Носов, ее жених, увлекался киносъемками и во время отдыха на юге снял небольшой видеофильм о ней. С его разрешения мы сделали копию с фильма, а затем изготовили с нее фотоснимки. Кстати, Носов… Он будет вам нужен?

– Пока нет, – не задумываясь, ответил Шамсиев. – Насколько я понял, вы уже основательно его проверили и всякие подозрения отпали…

– У меня да, – признался следователь.

– И у прокурора, кажется, тоже, – заметил с улыбкой Шамсиев.

Он стал медленно листать дело, пока не набрел еще на одну фотографию, сделанную, очевидно, в морге, перед судебно-медицинским вскрытием. На ней Аристова лежала обнаженная, с опущенными потемневшими веками и как-то по-детски, болезненно приоткрытыми губами. Роскошные волосы ее лежали на столе, окружая веером бледное застывшее лицо.

Шамсиев долго и задумчиво смотрел на фотографию, потом, видимо, поймав себя на какой-то мысли, спросил:

– Камень, которым ее ударили, у вас? Можно я взгляну на него?

Вахрамеев, встав, подошел к сейфу, вынул из него небольшой тряпичный сверток и, развернув, выложил на стол перед Шамсиевым довольно увесистый серый камень, оказавшийся при более внимательном рассмотрении обыкновенным куском бетона, плоским с одной стороны и неровным, бугристым – с другой.

– Вы уже исследовали его? – поинтересовался следователь по особо важным делам.

– Да. Провели три экспертизы, – пояснил Вахрамеев. – Следов крови не нашли. Видимо, удар был нанесен сзади, плашмя, поэтому на голове у жертвы не образовалось никаких открытых ран. Лишь обширная подкожная гематома и внутренняя травма мозга…

– А следы от рук?

– Их тоже не было. Видимо, рука преступника сжимала камень с неровной стороны, и пальцы не могли отпечататься. Создается впечатление, что нападавший не готовился к убийству заранее, иначе он запасся бы другим орудием. Этот кусок бетона скорее всего он подобрал во дворе. Там накануне ремонтировали бетонную дорожку, и остались неубранные куски бетона… Мне кажется, что убийство совершено случайным человеком, не имевшим никаких личных счетов с Аристовой и, возможно, вообще не знакомым с ней. Исходя из этой версии, мы здесь уже многих перетрясли…