– Что тут у вас? – Коренастый мужичок – лет под шестдесят, беспросветно седой, в поношенных кроссовках и, как и все тут собравшиеся, в камуфляже – быстрым шагом приближался к ним. В манере держаться, в жестах, во взглядах коренастого легко угадывался человек, в руках которого сходятся почти все нити здешней жизнедеятельности. Лидер, авторитет, твёрдая рука. Человек, способный и принять решение, и признать свои ошибки. Если надо – ответить за них всецело.

– Дядя… Игорь Андреич! – вскинулся Книжник, ожидая, что вот именно сейчас ему разрешат всё-всё-всё. – Скажите им…

– Эмоции отставить! – сухо скомандовал Андреич. – И марш на пост, там один Алмаз остался. Оголённый пост – это что, порядок?

Поняв, что вышесказанное относится лишь к нему, Книжник окончательно сник и, провожаемый невинно-издевательскими взорами Лихо, побрёл назад.

– Ебулдыцкий шапокляк… – смятенно и зло выдохнул коренастый, впившись взглядом в ползущую по земле руку. – Значит, Железяка мне не пионерскую страшилку лепил. Всё один в один… А я-то, старый хрыч, решил, что он меня на старости лет на доверчивость решил прощупать, поухохатываться. Не было печали, ебулдыцкий шапокляк!

– Давно это было? – поинтересовалась Лихо, прессуя его взглядом. – Не юли, Андреич, всё равно душу выну, не отвертишься. Выкладывай.

– Четыре дня назад, – кривя губы, ответил коренастый. – Ага, точно…

– Это когда ты в Замурино наведывался? – въедливо уточнила Лихо, морща лоб, словно припоминая что-то. – У Митрича как раз какой-то приступ случился, нестандартный.

– В десяточку, – как-то потерянно сказал Андреич и распорядился: – Ну закопайте этот вечный двигатель, что ли… Не оставлять же на виду. Ебулдыцкий шапокляк!

– Затихает, – вдруг сказал молчавший до этого Шатун. – Точно, затихает…

Руки, ноги и туловище шевелились всё слабее и слабее и через минуту затихли совсем. Один из гэвэшников ударил носком берца по ближней к нему конечности, но та не отреагировала.

– Ну, слава яйцам! – выдохнул командир ГЭВ и меленько, быстро перекрестился с видимым облегчением. – Я уж думал, живее всех живых, и далее по тексту… Микасов, сгоняй за лопатой, работа появилась.

Один из мордоворотов пошёл к блокпосту, Шатун с Лихо постояли ещё немного и потопали следом.

– Что там? Как там? – Неугомонный Книжник уставился на них, ожидая новых подробностей.

– Сдох! – просветил его Шатун, начиная чистку тесаков. – Полностью.

– Тебе привета передать не просил, ты уж переживи это как-нибудь… – добавила Лихо и принялась бродить взад-вперед, сосредоточенно шевеля губами, словно пытаясь сложить воедино лишь одной ей известные кусочки головоломки.

Алмаз ничего присовокуплять не стал, а просто сидел, глядя, как вдалеке начали выкапывать последнее пристанище безымянного мертвяка. Запинав в наскоро вырытую могилу разрозненные части организма, гэвэшники забросали их землёй и утоптали всё берцами, делая вид, будто так и было.

Ещё через пять минут горизонт стал чист и спокоен.

– Сдаётся мне, настала эпоха перемен, – подытожила Лихо спустя пять минут. – И перемены эти будут ни шиша не позитивными. А вовсе даже наоборот…

Мужская часть дозора переглянулась и разом посмурнела. Вот чего-чего, а говорить такие вещи ради самого процесса говорильни Лихо бы не стала ни при каких обстоятельствах. И что самое поганое – всё сбывалось, от первой и до последней запятой. Ну не ошибалась Лихо, точно так же, как и Алмаз никогда не промахивался.

Лихо, Алмаза и Шатуна объединяло одно. Все они родились тридцать пять лет назад – в один и тот же день. В день Сдвига. В разных городах (пусть и в соседних областях), чтобы восемнадцать лет спустя оказаться здесь, в небольшом посёлке, находящемся в местности, что ранее носила название Ленинградской области. Собственно, она и до сих пор являлась Ленинградской областью, в нынешнем, две тысячи пятьдесят седьмом году. Но после Сдвига, в связи с резким сокращением численности проживающих на её территории и ещё некоторых, сугубо негативных факторов, официальное название незаметно уступило место новому – в принципе довольно точно отражающему истинное положение дел. Тихолесье.