– Чтоб я дрожал от собственного сна! – воскликнул Амономах. – Я возносился на небо не навсегда, не безвозвратно!

– Я не была удивлена этим благоволеньем Эшмуна.

– Послушай, что я тебе скажу, ведь я, ввиду твоей зрелости и твоего разума, тебе доверяю! Расскажи семье и, ещё лучше, женскому гарему о сне, который я тебе рассказал, пусть все они его истолкуют!

– Конечно, мой Амономах! – ответила Тейя. – Сон очень существенен и мне легче рассказать его всем от того, что ты позволяешь мне рассказать его в благодарность за твоё доверие. А ты радуйся избранию своему, которому сподобил тебя Эшмун! Что касается меня, милый, то я нахожу такое избрание вполне заслуженным и братья твои, наверно, не станут перечить тебе из зависти. Ведь они чтят мать, как нам с тобой это известно.

Амономах поднял к небу лицо, а руки коснулись ложа. Уста зашептали словами молитвы.

Не попадай в беду, вернёшь – спасение. Не отвергай учение. Соблюдай наставления. Будь в чести. Желание, исполнившееся приятно. Уклоняйся от зла. Общающийся с мудрыми будет мудр. Притчи Тин_ниТ.

По всему юго-восточному участку побережья Днестровского лимана зашумело народом: предвестье близкой войны давали о себе знать. Сон Амономаха катился будто пыль, который ветер по земле гонит, и который в народе предвиденьем считался. В городе, опоясанном коронками крепостных стен, шептали о предвидении великой войны и при этом люди догадывались, какой Бог и с каким Богом собирался воевать. Безусловно что-то назревало. Народы собирались толпами, переговаривались и решали кому оставаться, а кому вооружаться. У бродивших по дорогам путников выспрашивали новости. Более суеверным по ночам мерещились отсветы в звёздном небе или мнилось, что луна красней обычного встаёт из-за кромок гор. Щит луны предсказывал ристалище и всё было тем естественно, что к тракиям и иберам, издавна свыкшимися с тревогами, битвами, набегами, страху нелегко было подступиться. Виден был пыл: забиячество сделалось повсеместным.

Появилось невиданное множество одержимых богом лирников, они слонялись повсюду, пророчествовали – кривляясь, раздеваясь и голыми, на морозе, гримасничали перед людом в судорогах и оргиях. Эти мисты сулили, что день суда близок. Народ, стиснутый в границах, не вмещался в них, он распухал их. Народы убеждали, что не могут они в границах прокормиться, от того поход казался им кстати, множество людей вербовалось, чтоб разбрестись по новым местам поселений. Бессчётно наёмников было, тем кто намеревался мечом и копьём взыскать от Ань о Кийи, напасть на её угодья, им кинули клич, и они слетелись, точно стремящиеся попировать вороны. Что-то, значит, и вправду назревало. С осени ходил слух о большой войне с храмом Киевца^>25, которую Баркиды замышляли, чтобы им была спорная добыча, так что слух и сон перемешались, и посеяли в душах человеческих ожидание чего-то уже известного. В державе к концу марта беспокойство переросло в брожение, ибо страх никого не сдерживал, число военного люда множилось.

По приезду в Бел Город, Ань Ти Нетери разослала письма, велела сгонять стада и вести войска к дельте Дуная, городу Ара Сак. И вот пришли известия, что у Бел Города: точно рои пчёл, наёмники взбесились, торопя Ханнат-Разрушительницу на дикую охоту. Стратеги поспешили уведомить ответом, в котором убеждали, что ко всему они относятся серьёзно:

«… Доношу, – стояло в письмах, – что собираю со своих лугов и речек пешее и конное войско, торопя других. Полагаю, я, гроза моя обрушится и ежели случится такое, дай Мать, чтобы погибель врагу от Ханнат-Разрушительницы приключилась.»